Учитель информатики Коми республиканского физико-математического лицея Светлана Баженова в образовании работает уже с 1980 года. За эти годы более тридцати ее учеников стали победителями республиканских и всероссийских олимпиад. В конце минувшего года педагог была удостоена звания «Заслуженный учитель России». О том, насколько тернист путь к профессиональному признанию, о проблемах современной школы в интервью изданию «Республика» рассказала герой рубрики «Гордость республики» Светлана Баженова.

Фото газеты «Республика»

– В последние годы среди выпускников школ обозначилась отчетливая тенденция искать счастья где-нибудь за пределами республики. Где находят себя ваши талантливые ученики?

– Для республики это, конечно, печальная тенденция, но, к сожалению, на то есть причины. Молодые люди с большими способностями зачастую не могут реализовать здесь свой потенциал. Многие наши выпускники предпочли найти себе работу в российских мегаполисах, Европе или в Америке. Один из моих любимых учеников работает сегодня в центральном офисе Google в Цюрихе. Есть выпускники, которые работают в крупных компаниях, таких как Яндекс, и являются разработчиками программного обеспечения. Наши ребята работают в Санкт-Петербургском университете. Золотой медалист Миша Панько живет в Америке, занимался биоинформатикой, участвовал в образовательных проектах Стенфорда. Один из моих выпускников, тех, кто остался в республике, Александр Дурягин, работает учителем информатики в нашем лицее.

– Вы со своей специальностью тоже могли бы неплохо где-то устроиться. Не было желания уйти из школы?

– Я думаю, такие желания периодически возникают у каждого учителя. Когда я пришла в лицей, такие мысли стали у меня появляться все реже. Наверное, потому что здесь поле деятельности другое, чем в обычной школе.

– От учителей общеобразовательных школ часто приходится слышать: «Ну конечно! Чего учителю в лицее или гимназии не работать, если там лучшие дети отобраны?»

– Такое мнение под собой, конечно, имеет основания. С нашими детьми работать проще в том смысле, что они хотят получать знания. По крайней мере, большая часть. Но, с другой стороны, с такими детьми и труднее. На подготовку урока в одном классе я трачу не меньше четырех часов. У меня никогда не бывает так, чтобы я одни и те же задачи использовала по нескольку лет подряд. Каждый раз – другие задачи, другие тесты, другие планы. Я перекраиваю свои программы, потому что, если что-то не пошло, значит, это надо менять. В этом смысле здесь работать гораздо сложнее, чем в обычной школе, потому что наши дети не прощают непрофессионализма и ошибок. Они, конечно, придут на урок, будут сидеть тихо, но, как говорится, будут игнорировать учителя. Я не была в такой ситуации, слава богу. Но это ведь трудно – все время держать планку. В обычной школе я тоже работала много лет и тоже знаю, что это такое. Непросто учителю, когда перед тобой сидит в классе 25 подростков, которые пытаются самоутвердиться любыми способами. Но не менее сложно поддерживать свою репутацию в таком элитном учебном заведении, как наше. Я с уверенностью могу сказать: нигде не легко – ни там, ни здесь.

– А что позволяет вам удерживать эту планку многие годы? Ведь в учительстве, пожалуй, как ни в какой другой профессии, очень быстро наступает моральное истощение. Что вас стимулирует?

– В конце каждого учебного года мне кажется, что завтра утром я уже не встану, не смогу прийти в лицей и что-то там еще делать. Я на самом деле дико устаю от работы. Когда-то, несколько лет назад, у нас в лицее проводилось тестирование на внимание, скорость реакции в начале рабочего дня и в конце. Так вот результаты моих тестов, впрочем, как и у многих, показали, что в конце рабочего дня я 80-летний человек, который вообще ни на что уже не способен. А бывает, иногда на уроке возникает такое ощущение, будто ты летишь, ты единое целое с классом, на одной волне с ними. Правда, очень редко, но это случается. Это такая радость. Когда мои ученики побеждают на олимпиаде – это тоже здорово. Безусловно, это их труд, но твоя причастность к этому тоже ведь есть. Ради этого стоит работать.

– У учителей зачастую не остается сил и времени на своих собственных детей и семью. Не зря же среди учителей так много одиноких женщин.

– Сейчас по возможности я стараюсь нагрузку снижать. У меня бывает максимум шесть уроков в день. Это тоже немало, но все же можно выдержать. А когда я только перешла в лицей из обычной школы, бывало такое, что я приходила после работы и в ванне лежала два часа. У меня не было сил спросить своих детей, как их дела, и выслушать ответ. Дочь понимала меня, потому что была уже достаточно взрослой, а вот младшему сыну требовалось общение со мной. И он просто садился в ванной на стиральную машину и что-то говорил и говорил. Вот так мы с ним общались. Муж у меня тоже работает в образовании, в высшей школе, поэтому он меня понимает.

– Что для вас самое сложное в учительской работе?

– Я не смогу сказать, что было простого. Всегда приходилось героически бороться с трудностями. Допустим, в начале работы это была проблема дисциплины.

– А как удалось с этой проблемой справиться?

– Вы знаете, алгоритма, как это сделать, наверное, не существует. Оно получается либо само собой, либо не получается никогда. Просто в какой-то момент ты чувствуешь, что в состоянии управлять классом, который сидит перед тобой. Да и то: сегодня получилось, а завтра по какой-то причине опять сорвется.

Еще одна трудность, с которой мне пришлось столкнуться в обычной школе: это когда ты не понимаешь, почему не можешь научить, почему такие низкие результаты. Вроде ты все делаешь для того, чтобы дети поняли и усвоили. А контрольная работа прошла – и ряд двоек. Как добиться того, чтобы их научить? Опыт пришел только с годами.

– Сегодня у детей действительно большие нагрузки. И не удивительно, что они иногда возмущаются тем, что от них очень много требуют. В старших классах к той же литературе нужно прочитать большие объёмы текстов, подготовить какой-нибудь реферат, да еще и к другим предметам подготовиться. Как тут поступать – требовать, настаивать на своем или давать какие-то послабления?

– В мой адрес таких претензий не звучало никогда. Потому что основную массу материала я стараюсь дать на уроке. И пятьсот задач на дом я не задаю. Кроме того, я им всегда говорю: «Ради бога, списывайте, но разбирайтесь». Списывание тоже разное бывает. Если вы разобрались в этой программе и сможете ответить на любой мой вопрос, который я вам могу задать, то мне неважно, списали вы или нет. На контрольной работе, конечно, любое списывание наказуемо, и я их предупреждаю: «Ваше счастье, если я этого не заметила. Но если обнаружу, то двойка вам обеспечена без права исправления. И, кроме того, повышенное внимание к вам в течение года».

– Обычно человек остро ощущает жизнь, видит в ней смысл, когда у него есть какие-то важные цели. Что для вас сегодня является целью?

– Мне очень хочется, чтобы мои талантливые ученики показали весь свой потенциал и доказали себе, что они работали не зря. К сожалению, сейчас у олимпиадников я не вижу самого главного, что необходимо для победы, – азарта. Лично для меня праздник, когда я решила сложную задачу. А у них почему-то нет ощущения праздника от хорошо, красиво решенной задачи. И это меня беспокоит.

– Вы сравниваете с тем, что было раньше? И если да, то чем это, на ваш взгляд, обусловлено?

– Не знаю, чем это обусловлено. Выпускники 2013-2014 года еще имели этот азарт, они еще решали. Сейчас у меня – восьмой класс, и впервые за все время моей работы в восьмом классе физматлицея потенциальных победителей и призеров всероссийской олимпиады я просто не вижу.

– Многие опытные учителя утверждают, что работать стало труднее, что ученики уже намного слабее, чем раньше. В чем причина? Казалось бы, у современных детей больше информации, они должны быть более развитыми, продвинутыми.

– Наверное, сейчас им слишком все просто дается. У них почему-то нет желания преодолевать какие-то трудности. Любая трудность заставляет их отказываться от поставленной цели. У меня были ученики, которые в лепешку разобьются, но сделают. А сейчас: «Что-то не получается у меня задача, пойду лучше отдохну, телевизор посмотрю».

Я думаю, проблема здесь в том, что ребенку с детства не заложили нравственный стержень. Мы, учителя, очень мало можем дать в плане воспитания. Все-таки я уверена, что основы личности закладываются в семье. Потому что родители имеют возможность доверительно общаться с ребенком, до определенного возраста они имеют очень высокий авторитет у своих детей. А ко мне подросток приходит уже готовым, я не могу его перевоспитать, я могу только подтолкнуть его в том направлении, которое он для себя выбрал, но не иначе.

– Позволю себе не согласиться. Личность формируется всю жизнь, и на нее в той или иной степени оказывает влияние все окружение. Вспоминаю классные часы в школе, какие-то диспуты. Они тоже нас как-то воспитывали. Сейчас есть такое?

– Конечно, есть и планы воспитательной работы, и планы встреч с родителями. Но не уверена, что все это имеет полезный выхлоп.

– А вы классный руководитель?

– С 2011 года я классное руководство не беру. Я люблю общаться с детьми, говорить с ними за жизнь, но не по обязанности. Когда я была классным руководителем в первом своем лицейском классе, у меня было постоянное ощущение страха. Мой авторитет у детей, без преувеличения, был достаточно высок, и в какой-то момент у меня возникло неприятное ощущение, что они меня подняли на такую высоту, и я там стою и балансирую на одной ноге. Одно неверное движение – и все рухнет. Это ощущение возникло где-то к концу десятого класса. Все время не давала покоя мысль: «Дети, что ж вы со мной делаете-то? За что ж вы меня так?»

– Вы боялись не выдержать испытания авторитетом?

– Было ощущение своей абсолютной власти: вот я им скажу, и они сделают все, о чем я прошу. Но ведь это страшно – быть носителем истины в последней инстанции. И вот это ощущение страха я запомнила на всю жизнь.

– Многие учителя говорят о том, что работать в школе стало очень сложно из-за большого количества отчетных документов. Времени на живое взаимообогащающее общение с детьми не остается. Это только сейчас так стало или было и раньше?

– Раньше, конечно, мы тоже что-то писали, отчитывались, но, что очень важно, видя творческий подход учителя к работе, наш директор разрешала нам работать по своим планам и программам. Я сейчас крамольные вещи скажу, наверное: мы работали по тем программам, которые не были утверждены. Лично я работала по авторской программе, которая была результатом моего долгого профессионального опыта. У меня была четко выстроена линия преподавания предмета. Я эту авторскую программу потом успешно защитила. А теперь, с внедрением ФГОСов (федеральные государственные образовательные стандарты) меня опять пытаются загнать в рамки: вот этот блок ты должна преподать именно в такое время и в таком классе. Так кто лучше знает предмет: я, которая работает уже не один десяток лет, либо люди, которые непонятно как эти ФГОСы составляли? По этим ФГОСам я никогда детей не научу. Когда я перерабатывала свою программу в соответствии с этими требованиями, которые сейчас к нам предъявляют, у меня сердце кровью обливалось.

– Вы считаете, что новые федеральные госстандарты ограничивают учителю возможности творческого подхода к работе?

– По ним можно работать начинающему учителю. Но я как практик лучше знаю, как дать детям материал так, чтобы он был прекрасно усвоен. Вам важен результат? Я дам его на выпуске, но дайте мне возможность работать так, как я хочу.