БНКоми выносит на обсуждение материал частного корреспондента Евгения Пожидаева, опубликованного в ИА REGNUM. Автор анализирует результаты недавнего «марша миллионов» и проводит параллели между протестным настроением в сегодняшней России и Российской империей, приводя любопытные данные статистики тех времен, положение в США и Европе, прогнозируя длительный период политической нестабильности в отечестве.

Очередной "марш миллионов" закончился с разгромным результатом. Означает ли это, что период политической нестабильности закончен? Технически опросы демонстрируют низкий и стабильный протестный потенциал - в 2012-м он остаётся существенно ниже, чем в 2005-м, в период монетизации льгот. Однако те же опросы (доклад ЦСР и т.д.) демонстрируют устойчивую тенденцию к росту пассивного недовольства.

При этом даже вне "опросного" контекста видно, что продолжительная вспышка радикализма весьма вероятна - и при этом протестные настроения будут раскручивать не ситуативные, а фундаментальные факторы.

По рецепту Ленина, революция готовится так: низы выдвигают главным образом экономические требования, а "политическое оформление" им придаёт интеллигенция. Иными словами, для социального взрыва нужны два детонатора - низовое недовольство и недовольство среднего класса. В действительности схема сложнее. Для того чтобы мятеж стал революцией - к "раздражению" среднего и нижнего класса должен прилагаться раскол внутри элиты. В противном случае любое недовольство нижнего класса, сколь угодно виртуозно политически оформленное средним, разобьётся о стену эффективно действующих "силовых структур".

Теперь рассмотрим эту схему "послойно". Итак, что генерирует недовольство основной массы населения? Как ни странно, это отнюдь не застойная и привычная бедность. Классический генератор мятежных настроений - это "кризис ожиданий", когда после периода быстрого и устойчивого роста доходов наступает их спад или просто стагнация.

Так, Российская империя перед Первой мировой пережила "гонку зарплат" - между 1908-м годом и августом 1914-го средний заработок рабочего вырос в полтора раза. Далее наступил спад реальных доходов - к концу 1916-го цены выросли вчетверо, в то время как зарплаты - в 2,5-3 раза. Иными словами, к началу 1917-го рабочий в среднем получал столько же, сколько и за восемь лет до этого - однако этого оказалось достаточно, чтобы запустить механизм массового недовольства.

Механизм возникновения недовольства среднего класса более сложен. Речь о так называемом "перепроизводстве элиты". Например, рынок "привилегированного" труда в пореформенной России рос достаточно медленно - так, численность чиновников за сорок лет между 1857-м и 1897-м годами увеличилась лишь на 21%. Зато на нём быстро росла конкуренция. Так, с 1858-го по 1897-й год численность дворян выросла с 234 до 478 тысяч человек, в то время как площадь поместий сократилась с 78 до 58 миллионов десятин к 1897 году. Средний размер поместья только между 1870-м и 1897-м годами уменьшился в 1,7 раза. Огромному количеству экс-землевладельцев пришлось искать альтернативные источники доходов - основным из которых была государственная служба.

При этом "нашествие" дворянства на рынок труда составляло лишь часть картины "перепроизводства умов". Так, число студентов в России выросло с 8,5 тысяч в 1860 г. до 12,5 тысяч в 1890 г. и 127 тысяч в 1914 г. Если в 1890-м империя по количеству студентов на 1000 человек населения кратно отставала от передовых стран, то к 1913-му разрыв стал минимальным. Между тем сравнительно архаичная имперская экономика формировала кратно меньший спрос на труд образованного сословия. В итоге возник гигантский и всё расширяющийся класс "лишних людей", быстро оформившийся в систему контрэлит. При этом "лишний человек" вовсе не обязательно был нищ и не устроен в абсолютном смысле - однако статус не соответствовал его ожиданиям.

Именно этот слой поставлял основную массу профессиональных революционеров. Скажем, среднестатистический бомбист образца 1905 года - это персонаж с высшим или незаконченным высшим образованием, зачастую принадлежавший к привилегированному сословию (так, примерно 30% составляли уже знакомые нам дворяне).

Экономический кризис 1903-1909-го годов и Первая мировая, сформировавшие основу массового недовольства, привели к тому, что контрэлиты и массы "нашли" друг друга. Однако этого было едва ли достаточно, не существуй к февралю 1917-го глубокий раскол внутри собственно элиты империи.

1980-е, в основном, демонстрируют стагнационный сценарий. Начиная с 1967-го, реальные доходы росли вдвое быстрее производительности труда. В 1971-1975 годах они выросли на 24%, 1976-1980 годах - на 18%. В 1981 - 1988 годах темпы роста доходов снизились практически вдвое, при этом даже такой рост уже явно не обеспечивался ростом товарной массы. В 1989 - 1990-м начался спад производства. В 1991 году потребление просело примерно на 7%.

При этом к 1980-м в СССР проявилось классическое перепроизводство "элиты". Советская статистика демонстрирует примечательную динамику. Так, в 1940-м в СССР было 619 тысяч инженеров и техников, в 1960-м - больше 3 миллионов, в 1985-м - более 15 миллионов. Общее число научных работников с 1950-го по 1985 годы возросло в девять раз. Примерно та же картина характерна и для всего советского "образованного сословия". В итоге отраслевая статистика заработной платы конца 1980-х поражает воображение - в среднем больше всех получали... строительные рабочие, инженеры оказались на четвёртом месте, врачи на предпоследнем шестнадцатом, и замкнули список работники культуры. Иными словами, советская интеллигенция столкнулась с той же "инфляцией статуса", что и образованное сословие предреволюционной России. Формирование контрэлит и молчаливого скепсиса по отношению к режиму было вопросом времени. Резкое прекращение позднесоветского роста доходов в начале 80-х усилило этот скепсис ещё больше - и, что важно, сделало его всеобщим.

При этом советская "собственно элита" испытала тот же раскол, что и позднеимперская.

Этот сценарий универсален. Так, Египет, начиная с 2005-го, пережил период очень быстрого экономического роста (до 7,5%) и столь же быстрого роста доходов населения. Однако этот рост был отчасти смыт волной агфляции (роста цен на продовольствие), достигшей своего пика в начале 2011-го. При этом фоном служило "перепроизводство элиты". Достаточно сказать, что 43% египетских безработных имеют высшее образование - и именно этот слой явился наиболее радикальной, ударной силой революции. Наконец, правящая верхушка была расколота противостоянием между генеральской "хунтой", контролировавшей значительную часть экономики, и группировкой сына президента Гамаля Мубарака, представлявшего интересы "гражданского" крупного бизнеса.

На Западе похожий механизм сработал в 1968 году. "Красному маю" во Франции и росту оппозиционных настроений на Западе в целом предшествовала ситуация, когда длительный экономический подъём сменился стагнацией. Количество безработных в 1968-м оказалось на 70% большим, чем в 1960-м. На это наложился "кризис дипломов". Количество получающих высшее образование выросло вчетверо за 12 лет, и выпускники оказались явно не востребованы рынком. Однако при отсутствии внутриэлитного раскола "революция", по сути, ограничилась фарсом.

Теперь вернёмся в нашу реальность - и обнаружим, что история повторяется. За 2003-2007 годы реальные доходы в России выросли больше чем в полтора раза (56%), радикально обогнав повышение производительности труда. Однако, независимо от кризиса, их дальнейший рост такими темпами принципиально невозможен. Доля зарплат в ВВП уже достигла среднеевропейских значений (более 30%), и далее они могут расти только вместе с производительностью труда, которая весьма редко "раскручивается" двузначными темпами. Собственно, доходы уже "встали". 2011-й продемонстрировал рост в 0,8%, однако это средняя цифра маскирует заметные региональные различия - так, Москва просела на 2,5%, в то время как в провинции зачастую ещё продолжается медленный рост.

Посмотрим теперь на группу кандидатов в средний класс. Интерес к высшему образованию сильно упал в 80-х - первой половине 90-х: в 1993 году количество студентов оказалось на уровне 1970-го. Однако затем начался феерический рост - количество студентов в нынешней России в 2,5 раза больше, чем на советском пике 1981 года. Высшее образование получает 40% молодёжи, количество обладателей дипломов с 2002-го по 2010-й выросло на 41%. Для сравнения - в Европе высшее образование получают 34%, США находятся примерно на российском уровне. При этом такое количество избыточно для американской экономики. Например, процент выпускников колледжей, работающих по специальностям, не требующим высшего образования, устойчиво растёт. Между тем, как и в начале ХХ века, российская экономика проще и архаичнее западной, и объективно не может генерировать американский спрос на "образованное сословие".

Иными словами, существует внушительная вероятность, что классический "кризис перепроизводства" воспроизведется - особенно учитывая перекосы в структуре выдаваемого набора дипломов. Таким образом, формирование системы контрэлит выглядит почти неизбежным. При этом история "болотных" протестов продемонстрировала вполне очевидный раскол внутри "собственно элиты", и он, очевидно, будет воспроизводиться.

Иными словами, длительный период политической нестабильности выглядит весьма вероятным. Вопрос лишь в том, по какому сценарию он будет развиваться.