Перемен мало, потому что культурные изменения происходят крайне медленно — если вообще происходят. К такому выводу пришел историк, почетный профессор Гарвардского университета, автор книг «Россия при старом режиме» (1974), «Собственность и свобода» (1999) Ричард Пайпс. БНКоми предлагает на обсуждение читателей его статью, опубликованную изданием «Ведомости».

«Те, кто удивляется периодическим повторениям схожих ситуаций в русской истории, склонны иногда объяснять это цикличностью. Но дело не в каких-то циклах, а в том, что культурные изменения происходят крайне медленно, если вообще происходят.

Позвольте мне напомнить об истории Соединенных Штатов. Эта страна перестала быть частью Британской империи два с половиной века тому назад. Она создала свою республику, задуманную как уникальное государство. Между тем даже в наше время политическая и правовая культура США пронизана понятиями и ценностями, унаследованными от Великобритании.

Посмотрите на историю еврейского народа. На протяжении почти двух тысячелетий, прошедших с момента начала эпохи рассеяния, евреи мечтали о возвращении на родину. В среде диаспоры празднование Пасхи традиционно завершалось возгласом: «На следующий год в Иерусалиме». Эта цель была в конце концов достигнута в минувшем столетии.

Россияне обладают столь же укорененной культурой: в своем сознании и в своих сердцах они несут страхи и надежды, унаследованные от предков. Их наследие — самая амбициозная и жестокая в истории попытка создать «нового человека», попытка, потерпевшая трагическую неудачу. Kогда я просматриваю результаты опросов общественного мнения в постсоветской Pоссии, я поражаюсь тому, как мало меняются ключевые установки и мнения.

Если говорить о политической системе, то россияне с недоверием относятся к демократии и приравнивают ее к хаосу и разгулу преступности. На вопрос о том, что они ценят больше — порядок или свободу, они с большим перевесом склоняются в пользу порядка, кажется не зная, что два эти понятия не исключают друг друга.

Они хотят, чтобы их государство было сильным и решительным, способным защитить их от (воображаемых) внешних и внутренних угроз. Веками россияне верили в то, что у России есть право быть «великой державой» — страной, которую скорее боятся, чем уважают.

Еще одна повторяющаяся российская тема — недостаточное уважение к закону и частной собственности. При этом стоит помнить, что до 1864 г. — а по историческим меркам это позавчера — у Pоссии не было ясной и четкой правовой системы. Иностранные путешественники, оказывавшиеся в Pоссии до 1864 г., сообщали, что подданные нередко становились жертвами произвола царской власти.

Даже после судебной реформы 1864 г. политические преступления обыкновенно рассматривались не судами, а административными органами. Презрение и недоверие к закону, таким образом, оказывается живучим. По данным опросов, большинство россиян считают суды коррумпированными, а если предприниматели оказываются в ситуации конфликта, то предпочитают, чтобы спор разбирал частный арбитр.

Если смотреть из исторической перспективы, то институт частной собственности оказывается основой свободы. В странах, где собственность уважают, ключевые для государства доходы поступают от граждан, государство зависит от них и потому уважает их права. В царской России, вплоть до конца XVIII века, частной собственности как работающего института не существовало. Земля, главный источник богатства, принадлежала монарху, который предоставлял ее представителям благородного сословия в обмен на службу. Государь не только правил страной, он буквально владел ею.

Более того, в силу существования традиционного института сельского мира или общины крестьяне, составлявшие четыре пятых населения страны, не являлись собственниками земли, которую обрабатывали. Они просто были ее временными пользователями. Результатом этого исторического наследия, усиленного семью десятилетиями коммунистического режима, является то, что россияне — и правители, и их подданные — в равной мере невысоко ценят собственность как одно из основных человеческих прав.

Еще одна культурная особенность, унаследованная сегодняшней Россией, — враждебность по отношению к внешнему миру, особенно к Европе и США. Эта установка, по-моему, имеет религиозные корни: православная церковь, которая столетиями доминировала в российской интеллектуальной жизни, внедрила в сознание своих последователей убеждение в еретической природе западных конфессий. В дальнейшем этот взгляд подвергся секуляризации, но сохранился содержательно. Он переродился в убежденность во враждебности Запада. В социологических опросах, проводившихся в разное время, доля россиян, идентифицирующих себя с Европой и европейцами, остается низкой. Поскольку россияне, будучи в большинстве славянами, исторически христианами, не могут идентифицировать себя с китайской или индийской цивилизациями, в русской культуре создается выраженное ощущение изолированности от других культур. Российским политикам самых разных окрасок свойственно указывать на то, что Россия «окружена врагами».

Полагаю, что, как только большинство россиян перестанут считать себя живущими в окружении, они смогут больше усилий направить на изменение своих культурных установок и институтов, среди которых законность и верховенство права являются важнейшими».