БНКоми представляет рецензию композитора Михаила Герцмана на мюзикл Ирины Блинниковой «Голубая роза», поставленный в республиканском театре оперы и балета.

Михаил Герцман рассуждает о мюзикле "Голубая роза". Фото Кирилла Затрутина

Родила царица в ночь...

Мюзикл Ирины Блинниковой «Голубая роза», поставленный в оперном театре, для меня начался с программки. Премьеру даже детского сказочного спектакля интересней смотреть, уже зная имена персонажей и фамилии исполнителей.

Тут-то и оказалось, что вместе со списком имён программка предусмотрела ещё одну услугу - событийный дайджест, как это принято на оперных и балетных спектаклях. «О, да этот мюзикл, видно, непрост», - с уважением подумал я, надевая очки.

Однако с дайджестом вышла промашка. На самом деле программка предлагала набранный мелким шрифтом довольно объёмный текст в жанре описи. Самой настоящей описи, в которой скрупулёзно перечислялось всё, что мне предстояло через несколько минут увидеть на сцене. Не чудо ли? «Остановись, мгновенье, ты прекрасно!», - едва не воскликнул я.

Меня охватило волненье: я держал в руках уникальный документ, содержащий не что-нибудь, а Остановленное Мгновенье (причём, как оказалось, не одно). Я принялся жадно читать, не обращая внимания на то, что в этой описи (реестре, списке, пересказе, каталоге, перечислении) отсутствовали порядковые номера заявленных позиций.

Опись начиналась так.

«Ганс спит, уютно устроившись в мягком кресле»; затем «Он встаёт, а Кот взбирается в кресло и занимает место Ганса, свернувшись клубочком».

Надо отдать должное составителю этой увлекательной описи, на сцене всё подтвердилось - и Ганс, и кресло, и Кот, и даже клубочек!

Порой, правда, летописец слегка привирал: «Фея Эхо сообщает Гансу, что принесла ему в подарок, выращенную ею, розу» (пунктуация летописца - М. Г.), после чего «Один из лепестков падает». Я трижды смотрел спектакль и свидетельствую: Розу дарили, а лепесток с неё ни разу не упал, хотя именно это действие и являлось сигналом к превращению фарфоровых игрушек в живых персонажей. Впрочем, игрушки благополучно оживали и без сигнала. Что вы хотите - сказка!

Понятное дело, на пути театрального летописца возникало множество литературных проблем, например, необходимость описывать диалоги персонажей. Думаете, как он это делал? Элементарно, Ватсон! Опись оказалась кишащей фразами типа «Дедушка убеждает Элизу, что...», «Она обращается к Элизе с вопросом о том, как...» и вовсе замечательное: «В разговоре Король рассказал Петру, что...» По-моему, оборот «рассказал в разговоре» получился на редкость авангардным.

Столь же элегантно справился летописец и с включением в опись музыкальных номеров (мюзикл как-никак). «Миленькая пастушка Элиза рассказывает в своей песенке, что...»; «Но тут, зазвучавший торжественно марш, возвестил всем, что...» (пунктуация летописца - М. Г); или «Слушая Петра, Элиза предалась мечтам о принце, который строен, отважен и красив. О том, как колено, склонив перед ней, он подаст ей руку для того, чтобы отвести её к трону» (так в тексте - М. Г.).

А насколько мастерски составитель описи интригует читателя! «Мягко и грациозно Карл и Муретта танцуют менуэт, приглашая принять участие в танце и Карла». Смотрите, какая пища для ума (особенно детского) - Муретта и УЖЕ танцует с Карлом, и Карла ЕЩЁ приглашает! Вот и думай: то ли Муретта танцует с Карлом I, а потом приглашает Карла II, то ли вначале она «мягко и грациозно» танцует с единственным Карлом, но без его согласия, и только потом, спохватившись, приглашает его на танец.

Пожалуй, эта штука будет посильней чеховской «Жалобной книги», где «Подъезжая к сией станцыи и глядя на природу в окно, у меня слетела шляпа».

Кабы знала я, кабы ведала...

Главный вопрос, возникающий при чтении этой ахинеи - ЗАЧЕМ? Зачем неумело описывать то, что зритель и так увидит на сцене, только в ярких красках? Кому адресована опись - детям? Взрослым? Может, автор творил её, окрылённый идеей сохранить содержание спектакля для будущих поколений? Но тогда место такой описи в архиве - хранилище вечности, а не в программке - «сиюминутном» литературном жанре. А может, автор всерьёз надеялся, что созданная им в творческих муках опись имеет самостоятельное художественное значение и дети захотят её перечитать?

Думаю, что до этого не дойдёт. История искусств знавала всякое, но создатели шедевров (все до единого!) ведали про БФИ - Базовую Формулу Искусства. Она, между прочим, никогда и не для кого не составляла тайны и всегда была простой, как мычание. В самом примитивном изложении БФИ звучит так: «Искусство есть владение ремеслом плюс ещё кое-что».

Про «кое-что» мы тут говорить не будем. Если бы хоть кто-то знал, что конкретно включает в себя это самое «кое-что» (помимо таланта, конечно), то все поголовно создавали бы одни шедевры.

Зато про владение ремеслом известно всё. Потому что любая профессиональная деятельность основана, в первую очередь, на владении ремеслом. Разве возможно изготовить обычный «рядовой» сапог, не владея сапожным ремеслом? Это прописная истина, и спорить тут не о чём.

А вот чтобы изготовить сапог-шедевр, сапог-произведение искусства, мастеру помимо ремесла необходимо вложить в изделие ещё и свою душу (само собой, при наличии оной). Иначе говоря, одухотворить это изделие. Каким образом? Вот тут-то и вступает в свои права загадочное «кое-что», и тайна сия велика есть.

Но то искусство. А обычному потребителю важно, чтобы изделие было надёжным в эксплуатации и, разумеется, достойно выглядящим. Эти условия можно обеспечить, только реально владея ремеслом.

Если бы опись действительно адресовалась зрителю, то есть содержала хоть какое-то обобщение, размышление, подсказку и вообще - мысль, она бы сыграла свою вспомогательную роль, и можно было бы закрыть глаза на то, что «еённый» (или ейный?) автор бесконечно далёк от литературного ремесла. Но зрителю-то предложили лишь дурно составленную «голую» опись на четырёх страницах! Не считать же, в самом деле, мыслью (или подсказкой), что «...во дворце сегодня знаменательное событие - свадьба Короля и его избранницы»?

На вопрос, была ли в этой насильственной «остановке мгновений» хоть малейшая необходимость, отвечу с бюрократической категоричностью: в ситуации отсутствия дефицита рынку был навязан явно неликвидный товар.

В королевстве пустых зеркал

Но если прокол с описью столь очевиден, то стоило ли уделять ему столько внимания?

Стоило. Ибо для оценки спектакля данная опись оказалась беспощадным увеличительным стеклом. Более того - подробным путеводителем по всем особенностям либретто «Голубой Розы», созданным московским драматургом Н. Оселедчик по мотивам сказок Г. Х.Андерсена. Но я, по тупости, в точности «опознал» только мотив «Принцессы на горошине».

А фабула пьесы воистину удивительна.

Возникшая из детского сна Фея Эхо дарит маленькому Гансу (будущему великому сказочнику) волшебную Голубую Розу, с помощью которой он отныне сможет творить чудесные сказки. Сорвал лепесток - и готова сказка. А в финале Фея объявляет, что Гансу и безо всякой Розы дано черпать из жизни сказочные сюжеты. То есть признаётся в бессмысленности своего подарка. И, возможно, забирает неудачный презент назад.

Если бессмысленный, зачем тогда, спрашивается, дарила? А ещё фея...

Есть чему удивляться и в сюжетной «начинке».

Во-первых, вопреки завораживающим заверениям Феи Эхо (эдакой врушки), срывать лепестки с Розы изначально НЕВОЗМОЖНО, так как Роза эта стеклянная, да ещё и с подсветкой изнутри - изделие, сами понимаете, хрупкое и серьёзное, и отторжение лепестков от стебля там технологически не предусмотрено. Причём эта неотторжимость лепестков так ясно видна из зала, что наблюдательным зрителям заранее известно: бедолаге Гансу с этой штукой явно не повезло. Иначе говоря, детская вера в грядущее чудо разбивается о суровую реальность с самого начала спектакля.

Во-вторых, с того момента, как Голубая Роза оказывается в руках Ганса, он напрочь выключается из сюжета, хотя сказка вроде бы о нём. Гансу остаётся лишь ходить за персонажами почти безмолвным свидетелем и держать над собой светящийся цветок (слегка напоминая ходячую статую Свободы с горящим факелом). И ни Роза (в целом), ни её лепестки (по отдельности) Гансу, само собой, так ни разу и не пригождаются по причине ложности и непрактичности самой идеи.

В этом, наверное, и кроется главная неправда «Голубой Розы». И, как водится, одна сказочная неправда влечёт за собой и другие.

Кто поверит, что благородный трубочист Пётр (ловко притворившийся Королём) станет молча созерцать, как грубо прогоняют из дворца его избранницу Элизу (неудачно притворившуюся принцессой)? Разве можно допустить, чтобы влюблённый оказался не в состоянии ни защитить любимую, ни покинуть дворец вместе с несчастной изгнанницей? Увы, вместо этого он (цитирую опись) «...падает в кресло и закрывает глаза. Он достаёт большой носовой платок и рыдает». Причём горе его так велико, что минуту спустя «Король падает в обморок». И это - положительный сказочный герой?

Зрители, конечно, в недоумении: совсем недавно благородный трубочист клялся своей подружке Элизе в вечной любви, и вдруг бац! - такое вероломство! Нет, таких предательств не должно случаться даже в сказках, и особенно - навеянных Андерсеном! Как Король мог позабыть, что он никакой не Король, а трубочист Пётр? Ведь юные-то зрители прекрасно помнят, что Пётр занял трон, лишь воспользовавшись сходством с Королём!

Оказывается (цитирую опись), «В детстве Пётр и принц были очень похожи друг на друга, как братья-близнецы. Озорники часто менялись одеждой: тогда никто не мог различить их! Даже королева-мать!» По воле либреттиста, с годами их сходство сохранилось, а интересы разошлись - принцу, ставшему Королем, стала отвратительна мысль о браке (ему бы поохотиться!), а возмужавший трубочист, которому королевские забавы «по барабану», наоборот, мечтает о женитьбе. И «озорники» меняются местами, устремляясь каждый за своей добычей.

Правда, сюжетный мотив марктвеновского «Принца и нищего» либреттист так и не «разрулил». Во всяком случае, судьба ушедшего на охоту Короля повисла в воздухе, поскольку в сказку он больше не возвращается.

Зато трубочисту Петру, занявшему королевский трон, повезло больше, благо его дворцовое окружение составляют исключительно глупцы и слепцы - ведь ни придворные, ни даже королева-мать так и не «врубились», что перед ними самозванец. Даже Элизе, и той не удаётся разглядеть в Короле своего недавнего воздыхателя! Что поделаешь? Такая сказка.

После позорного изгнания возлюбленной из дворца трубочист Пётр ещё какое-то время правит королевством, но потом всё же одумывается и прямо в королевском «прикиде» возвращается по прошлому месту жительства - к своей давней подружке Элизе. Причём та (вот дурочка-то!) по-прежнему продолжает принимать его за Короля.

И тогда Король (снова цитирую опись) «срывает корону, плащ, отбрасывает шпагу, и все видят, что это Пётр». Только тут Элиза, наконец, прозревает, и влюблённые соединяются.

В финале спектакля явившаяся Фея Эхо даёт напутствие Гансу («жизнь прекрасна, и в ней случаются удивительные события, похожие на чудеса») и приглашает на сцену остальных персонажей, которые, в свою очередь, тоже убеждают зрителей, что жизнь прекрасна и полна чудес.

Только вот поверили ли этому маленькие зрители?

Между молотом и наковальней

Самое обидное, что на фоне всех этих многочисленных «недо» - недоработок, недоумений, недомолвок, недоразумений и прочих НЕДОстатков - постоянно звучала очень симпатичная музыка Ирины Блинниковой, удачно гармонировавшая с превосходной сценографией и яркими, нарядными костюмами (художник-постановщик Юрий Самодуров).

Странное ощущение охватывает даже после неоднократного посещения этого спектакля - в памяти остаются все персонажи, а вспомнить перипетии сюжета невозможно. Удивительная штука: в «Голубой Розе» причудливо сплелись талантливо созданные актёрами образы (точнее, портреты) героев и искусственность, неубедительность, а порой и абсурдность их поведения на сцене.

Несмотря на это, в спектакле действительно родились удачные актёрские работы! Назову созданный Михаилом Журковым портрет трубочиста Петра - человека благородных помыслов, но, видимо, сентиментального, слабого и, прямо скажем, без царя в голове. Отмечу и несостоявшуюся принцессу - очаровательную, бесконечно женственную и искреннюю Элизу, сыгранную юной Татьяной Травянко. Великолепен Геннадий Гуляев в роли смешного и немного суетливого Старого Китайца (между прочим, Элизиного дедушки). А до чего же хороша Антонина Белоброва в роли скандальной Королевы-матери! И, наконец, как не отметить эффектную «кошачью» пару - Карла и Муретту в эксцентричном исполнении Анатолия Журавлёва и Майи Быстровой! И не забудем ещё одну маленькую «подробность: исполнители всех ролей в спектакле - поющие (и притом замечательно поющие) артисты. И это именно та «деталь», которая во многом спасает сказку.

Но отчего же возникло такое противоречие между пьесой и её героями? Исходя из личного театрального опыта, предположу: в процессе постановки весь материал - и драматический, и музыкальный - подвергся серьёзной переработке. То есть произошло то, что в театре называется «приспособить пьесу к сцене» Поэтому мы увидели и услышали лишь то, что осталось после радикального хирургического вмешательства (а может, ещё и усушки, утруски, взбалтывания и перемешивания).

Ещё когда Ирина Викторовна показывала свою «Голубую розу» в Союзе композиторов (речь идёт о музыке), нас поразили два обстоятельства - высокое качество представленного материала и... его обилие. Показанной музыки вполне хватило бы на полноценную оперу! И все, включая композитора, пришли к выводу, что при постановке спектакля ножниц не избежать. Так что, сама-то Блинникова была морально готова к неизбежным сокращениям.

Но, отжимая воду, театр где-то на полпути, что называется, «выплеснул вместе с водой и ребёнка». Не знаю, насколько крепко досталось пьесе, но из музыки в спектакль вошли, в основном, умеренные по темпам лирические вокальные номера. А из танцев (без каковых мюзикл немыслим) только менуэт - танец, как известно, тоже неспешный.

Кстати говоря, музыка на протяжении всего спектакля дарит нам тонкие и очень обаятельные в своей точности образцы стилизации. Хотя (не удержусь) музыку порой и подводит не всегда удачная оркестровка. Зато каждый музыкальный номер непременно таит «изюминку» - мелодическую, гармоническую или ритмическую находку, поворот, сюрприз - словом всё то, что сообщает звучанию особую пикантность и привлекательность.

А был ли мальчик?

Так вот, о «выплеснутом ребёнке».

По-видимому, постановщик «Голубой розы» Лариса Иванова (а я поклонник её режиссёрского таланта) была поставлена в жёсткие рамки - умри, но сделай из предложенного авторами двухактного спектакля одноактный. Это, видимо, и привело к необратимым творческим потерям.

Вы спросите: а зачем было кромсать? Ну да! А как не кромсать-то? Искусство искусством, а театру нужно зарабатывать!

Смотрите. Один двухактный спектакль - это один проданный зал. А два одноактных, сделанных из одного, это всё тот же спектакль, но уже с двойной выручкой! Играть же два двухактных спектакля никак невозможно, поскольку вечером те же артисты и оркестр заняты в опере или оперетте, а делать перерыв между спектаклями меньше трёх часов нельзя - такова норма. Но если двухактный спектакль «умять» в два одноактных, то норма оказывается соблюдённой, а выручка - двойной, поскольку по времени два одноактных спектакля это как бы то же, что один двухактный. Поэтому, Лариса, умри, но сделай спектакль одноактным. И отпусти домой балетмейстера Татьяну Бурилову: человек она, безусловно, талантливый, но не до танцев сейчас, новогодние каникулы же - театру надо бабло рубить.

И режиссёру уже не до изысков, не до долгожданной борьбы с оперными штампами (которых в этом спектакле полно); он вынужден резать по живому, потому что он, режиссёр, и есть Театр. В итоге, многовековой спор между высоким искусством и презренным металлом привычно разрешается в пользу сильнейшего. Несмотря на кризис. Или благодаря ему. В общем, все довольны.

А зрители?

Маршак попал в точку, заметив, что «для детей надо писать, как для взрослых, только лучше». Наверное, из этого не следует, что для взрослых надо писать хуже, чем для детей. Но я знаю, что если детский стишок, книжка, песня, спектакль неинтересны взрослым, они неинтересны и детям. Ведь для детей пишут именно взрослые. Именно они читают малышам книжки и водят их в театр.

В чём главная мысль спектакля «Голубая роза»? Через какие поступки героев она раскрывается? Да и совершались ли они, эти поступки? И, если по Станиславскому, то ставили ли перед собой создатели спектакля знаменитую «сверхзадачу» (без постижения которой спектакль неизбежно теряет осмысленность)? Ведь то, что замечательно выглядит в сказочной прозе у того же Андерсена, очень часто не «срабатывает» в театре!

Что же произошло?

Спектакль поведал зрителям, что его создатели любят Г. Х. Андерсена. Они вывели на сцену героев, внешне напоминающих андерсеновских. Создатели возвестили со сцены, что сказки Андерсена полны доброты и веры в чудо, а в качества доказательства представили зрителям свою сказку. Сказку с запахом нафталина. Сказку, где живые герои, совершающие искусственные поступки, так и остались пластмассовыми деталями механизма, который создателям не удалось ни собрать, ни запустить.

И выходит, что детям рассказали то, о чём куда лучше мог бы поведать сам Г. Х. Андерсен.

А что же спектакль? Тронул ли он детские души? Бросятся ли в книжные магазины папы и мамы, чтобы поскорей почитать детям сказки Андерсена? Ведь именно в них заключена та гуманная философия, которая уже второе столетие помогает людям оставаться в этой жизни людьми!

Как это у Пушкина? «Сказка ложь, да в ней намёк - добрым молодцам урок». А иначе зачем рассказывать детям сказки?

Не знаю, как насчет намёка, а вот урок из этого спектакля зрители наверняка извлекли.