10:22, 01.06.2014

На обсуждение: «О статусе науки в новой российской идеологии»

Российской науке сегодня отведена роль символического достояния, прикладного эффекта от нее не ждут. Об этом в статье, опубликованной изданием «Ведомости», рассуждает руководитель Центра исследований идеологических процессов Института философии РАН Александр Рубцов.

27164121_news_bigpic.jpg

В СССР статус науки был вопросом идейно-политическим: государство, построенное на «научной» идеологии, не могло не иметь науки передовой, лучшей в мире. Фото РИА Новости

В научном познании обычно видят нечто сугубо рациональное, объективистское, свободное от идеологии, пафоса и коллективных эмоций. Однако это не совсем так и уже совсем не так, когда речь идет о постнеклассической науке в ситуации постмодерна. Здесь крайне важны символические и статусные моменты: как наука представлена в обществе и как общество ее воспринимает. Современные исследования стоят огромных денег, часто рискованны, а утилизация их результатов с некоторых пор уже не кажется безоговорочным благом. Наука более не является священной коровой, обитающей в башне из слоновой кости. Ее судьба зависит от множества социальных, политических и идейных контекстов. Здесь образ непосредственно конвертируется в ресурс. Или не конвертируется — и тогда о «прорывах» и «фронте» можно забыть в арьергардных боях за выживание.

В СССР статус науки был вопросом идейно-политическим: государство, построенное на «научной» идеологии, не могло не иметь науки передовой, лучшей в мире. Видимое отставание в исследованиях подорвало бы одну из ключевых идеологем, а большей крамолы тогда быть не могло, даже с учетом оборонной составляющей.

Постсоветский период в этом плане крайне неоднороден и делится на три этапа.

История пиетета к науке

В начале реформ наука элементарно выживала — заодно с прочим мирным населением. Правительство «тушило пожар» в ситуации настолько заполошной, что не было времени и сил думать даже о спасении особо ценных предметов, к каковым, несомненно, относятся отдельные научные кадры и направления. Обрушилась планово-командная система, легко перераспределявшая ресурсы из соображений идеологии, политики и обороны. Суммарный ресурс резко сжался, а защищавшие науку мотивы ушли. В стране кардинально изменилось отношение и к самой науке, и к условиям ее содержания, и к деньгам в целом. Новая рыночная экономика в меценатство и наукоемкие проекты не втягивалась даже под давлением. Положительные примеры были скорее иллюстративной экзотикой. В целом этот рынок с этой наукой не сроднился. Как и она с ним.

Однако между тем бреющим парением и нынешним упадком академической науки как института была еще целая история попытки взлета на форсаже «обновления» и «смены вектора развития». Отечественной науке довелось пройти через соблазн идеологии «модернизации», «преодоления технологического отставания», «снижения зависимости от экспорта сырья и импорта товаров и технологий», «смены вектора развития с сырьевого на инновационный». На самом верху зазвучали слова про «новый технологический уклад», про «постиндустриальную эпоху» и «экономику знания». Было полное впечатление, что страна на старте нового мегапроекта. Управленческая лексика пестрела бесконечными «инновационными системами», «полями интеграции знания», «критическими технологиями», «технополисами», «технопарками» и «технико-внедренческими зонами», «информационно-технологическими центрами» и «информационно-производственными комплексами», «бизнес-инкубаторами» и «центрами трансфера технологий», «венчурными проектами», «инструментами коммерциализации»… Главным во всех мыслимых стратегиях того времени было присутствие в качестве ключевой идеи опоры на знание и инновации как на альтернативу обреченной сырьевой экономике. Наука в той идеологии вновь поднималась в качестве основы этого мимолетного постсоветского Просвещения — эпизода случайной связи знания и власти.

Но модернизационный проект провалился, и риторика инноваций и экономики знания как по приказу сменилась духовными скрепами, идентичностью, культурным кодом и декларациями морального превосходства России над прочим падшим миром. Пусть мы изоврались, проворовались и сделали беззаконие рутиной, зато у нас не пропагандируют однополые связи и браки, а русские люди скоро и вовсе перестанут выражаться.

Эта «смена вектора» произошла неестественно быстро и организованно и не могла не затронуть отношения к науке. Имитация пиетета осталась, однако из этого отношения стала исчезать прагматика; наука даже в истории стала выглядеть не источником богатства и силы, но скорее дарителем славы. Превращение РАН в «клуб академиков» вполне этому духу соответствует. Науку по-прежнему числят по разряду «национального достояния», но при этом, если честно, мало кто всерьез рассчитывает, что она, сама являясь символическим достоянием, будет всерьез умножать материальное достояние нации.

Наука и система ценностей

Здесь сказался и плохой опыт, но и концептуальный провал. Активно обсуждается система науки и ее интерфейс с экономикой, но никак не сама экономика с точки зрения ее стратегической ориентированности (или принципиальной неориентированности) на инновации и знание. При этом вовсе не обсуждаются институты и социальная среда, политика, идеология, глобальный дизайн этого государства и т. п., включая вековые традиции и архетипы ресурсного социума в целом. Тромбоэмболию до сих пор думают лечить средствами от кашля.

Интуитивно это ощущается как тупик. «Голландская болезнь» поражает производство не только изделий и продуктов, но и знания. Известно, как она лечится в учебниках, а иногда и в жизни, но можно только догадываться, как избавляться от сырьевого проклятия, фатально усугубленного проклятием институциональным. Можно и нужно поддерживать молодых ученых, налаживать связи с научной диаспорой и даже запускать маленькие исследовательские мегапроекты, однако надо удерживать в поле зрения и проект «наука России» в целом. В этом большом контексте все разговоры о реформе отечественной науки и ее взаимоотношениях с жизнью выглядят попыткой поправить что-то в консерватории, но не в деградирующем государстве, тем более не в «государстве-цивилизации».

Все это подводит к прямой и предельно жесткой постановке вопроса о шансах выживания и развития науки в реальной российской перспективе. Неубиенное заклинание «Без науки у России нет будущего!» оставляет без решения главное:

а какое, собственно, будущее России, вторя друг другу, реально имеют в виду ученые, с одной стороны, и нынешние политики — с другой;

есть ли вообще в складывающейся макрополитической, геостратегической и, наконец, исторической ситуации у России то будущее, в котором ее наука может быть сохранена, возрождена и востребована;

если такое будущее все же есть, то через какие перипетии и испытания предстоит пройти стране и ее науке, чтобы не совсем понятным образом дожить до этого желаемого состояния?

Ответы на эти резкие вопросы далеко не очевидны. Власть, ориентированная на самосохранение в короткой и узкой перспективе, может риторически все еще связывать будущее страны с наукой, а на самом деле полагать, что все это большей частью умирающая обуза, которую приходится тащить через настоящее в неясное завтра из соображений идеологии, символики и условного престижа, традиции и инерции — но никак не из требований реальной жизни. В категорической и утрированной форме (если договаривать) эта позиция выглядит примерно так: науки в России в прежнем качестве больше нет и не будет, остались и останутся лишь отдельные направления, отставание необратимо, сползание в третий мир с фатальными последствиями вплоть до дезинтеграции не предотвратить, а потому нет смысла вссерьез поддерживать это полуживое якобы научное образование. В этой логике достаточно создавать видимость, подобную той, какая возникла в связи со вторым завоеванием Крыма, когда аннексия пляжа была воспринята как апофеоз глобальной крутизны на уровне «поставили Запад на колени». Наука оказывается здесь элементом нескончаемого ролика, в котором она маячит на заднем плане второстепенной декорацией (в отличие, например, от животного мира или церкви).

Можно ли построить альтернативную и при этом реалистичную модель будущего, в котором наука оказалась бы востребована и ради которого имело бы смысл сохранять ее всеми силами и во всех видах не только ради коммунального престижа и трудоустройства сотен тысяч работников научной сферы?

Все упирается в систему ценностей (например, антизападничество исключает признание особой ценности рацио и позитивного знания, а в конечном счете и науки как института) и в построение приснопамятной «несырьевой альтернативы». Построить такую модель может только сама наука? Это было бы так же логично, как и альтернативная разработка концепции основ культурной политики самой культурой, возвращающая культуре субъектность и выводящая ее из положения пассивного инструмента, которым управляют извне, чтобы, в свою очередь, управлять сознанием миллионов третьих лиц. Такой проект вывел бы науку из состояния пассивной обороны даже безотносительно к вопросу практической реализуемости. Но это уже тема отдельного разговора.

688

Комментарии (6)

Добавить комментарий
  • Хулио Ган
    01 июня 2014 г., 11:36:21
    Ответить
    БаНКа уже копипастингом занялась.
  • Z
    01 июня 2014 г., 13:04:04
    Ответить
    Кули журналистам стараться за копье?
    • мнениё
      01 июня 2014 г., 14:18:19
      Ответить
      Каковы журналисты, таково и копьё.
  • 222
    01 июня 2014 г., 18:58:01
    Ответить
    Нефть по 40 долларов за барель спасет Россию =))
  • 500
    02 июня 2014 г., 10:55:04
    Ответить
    По теме
    Господин Рубцов А.наговорил много, как полагается философу, а что сказал сам не понял.То, что он изложил можно было выразить в двух предложениях.Сегодня всем простым людям понятно, что наука нужна только отдельной части научных деятелей за счет налогоплательщика.Они никак не могут понять, что неэффективная и безрезультатная научная деятельность никому не нужна при любой идеологии. Любой человеческий труд, в том числе и научный, должен давать тот результат ради которого он осуществляется.Но не так,как отдельные научные деятели десятилетиями кормят общество обещаниями, что возможно когда то произойдет прорыв и они выдадут на гора такие открытия,что Россия ежечасно станет процветающей страной. При том,что это смогут сделать только сами исследователи при самоуправлении, но за счет налогоплательщика.Но, никто не мешает само управляться и давать научный результат за свой счет!!!
    При старой системе управления никогда, какого-либо, прорыва не будет лишь потому, что в науке нет организации нормального управления. Быть хорошим ученым и управленцем практически невозможно.Эффективных управленцев среди ученых единицы, но никто этого не хочет признать.Научная деятельность и управленческая, это совершенно разные вещи!!!
    • 1000
      02 июня 2014 г., 16:46:23
      Ответить
      не по теме
      Наука нужна для развития общества и государства, потому что без научных исследований и прикладных разработок государство превращается в кастрата, не имеющего возможности деторождения и обновления. Причём, без разницы, точные это науки, экономические, технические или гуманитарные. Наука даёт стратегические направления и импульсы любому обществу. Практическое применение научных знаний - это уже не задача чистой науки, это задача для министерств и ведомств, для которых, к сожалению, проще купить за ДЕНЬГИ НАЛОГОПЛАТЕЛЬЩИКОВ (и откроить себе-любимым с этого) чужой товар, вместо того, чтобы внедрить технологически уже открытое, изобретённое. Именно от вялости технологической цепочки создаётся обманчивое впечатление, что наука ничего не производит. Задача науки - производство ИДЕЙ (и она их пока ещё в состоянии производить). Реализация идей - задача промышленности. Поскольку промышленность у нас убита, начиная с горбачёвщины, то и речи не может быть о производстве, как таковом. И в этом не вина науки и учёных.
      Триста лет российские учёные были самоуправляемы. Система была налажена, поскольку академики знали стратегическое направления, руководили и научнорй деятельностью, и хозяйственной. После создания ФАНО, государственного чиновничьего монстра, стали невозможными ни научная деятельность, ни хозяйственная. Чиновники, закончившие вузы по менеджменту, плохо представляют разницу между опытными биостанциями, например, и дачными участками. Они не знают, что в науке требует капиталовложений, а что может давать немедленную отдачу и т.д.
      Налоги! - Учёные - входят в число пресловутых налогоплательщиков. И их налоги идут далеко не только в науку.
      За свой счёт! - Сложно представить программиста или экономиста на машиностроительном или ином предприятии, которые платили бы за то, чем они занимаются, из своего кармана. Хотя они тоже ничего не производят, ни одной выточенной детальки из их рук не выходит. Почему же учёный должен за свой счёт развивать науку?