Сегодня в Риге открывается «Фестиваль профессионального искусства кукол Европы». Главным событием его станет большая выставка уникальных авторских кукол, на которой будет представлены работы 110 художников из 15 стран. В том числе и работа Анны Сажиной – выпускницы факультета искусств СыктГУ, кукольного мастера, которая уже успела сделать себе имя в России и за ее пределами. Зачем она делает кукол ужасными, почему представляет себя в виде шкафа и что делать творческим людям в провинциальном Сыктывкаре, Анна Сажина рассказала в интервью БНК.

Фото Андрея Ретанова и из личного архива Анны Сажиной

- Выставка в Риге – очень статусное мероприятие и попасть туда крайне сложно. Как вам удалось пробиться?

- Я не пробивалась туда специально. Более того, сначала даже отказалась участвовать. Сделать куклу для фестиваля в Риге мне предложил знакомый искусствовед, с которым мы познакомились еще шесть лет назад на крупнейшей выставке Санкт-Петербурга «Время кукол», где я представляла свои работы.

- Почему вы не хотели участвовать в столь значимом событии кукольного мира? Это же отличный шанс в очередной раз заявить о себе.

- Меня смутил персонаж, которого мне предложили сделать. За основу экспозиции была взята сказка «Золотой ключик», и мне достался черный пудель Артемон. И скажем так, собачки – это не совсем моя тема. Кроме того, я уже не питаю иллюзий насчет выставок, как раньше, – что на них можно заявить о себе, сорвать большой куш и дальше все наладится. Но в тот момент со мной рядом оказалась знакомая, которая растолковала мне, что обозначает черная собака: она символизирует нечистую силу и считается демоническим проводником ведьм и колдунов. Когда тема перешла на «темную сторону», тогда мне стало интересно. Вторым решающим фактором стало то, что эта выставка исключительно для профессионалов – меня это подкупило.

- Ваши куклы довольно жутковатые. Почему вам нравится создавать пугающие образы?

- Да, зрители говорят о том, что мои игрушки страшноваты. И я согласна с тем, что они не несут в себе положительной энергии. Но мне нравится делать именно такие смешанные образы на грани красоты и отвращения. То есть, если это жаба в платье, то она должна быть и уродливой, потому что она жаба, и в то же время миленькой за счет того, что она в женственном наряде.

- Зачем вы совмещаете несовместимое?

- Думаю, что истоки кроются в детстве – в нем не было волшебства, которое присуще этому возрасту. Мое детство пришлось на сложный период – вы понимаете, это была разруха 90-х, и я видела окружающую меня серость и грубость. И эта действительность сильно контрастировала со сказочным миром американских мультфильмов, которые мы все так любили смотреть. В «диснеевских» мультиках я видела исключительную красоту, которая была подана очень ярко и «вкусно». Для меня, ребенка, это был огромный диссонанс с тем, как мы жили, какие у нас были интерьеры, в каких люльках мы росли. Реальность перемешивалась с волшебством с экрана, и это впиталось в меня.

- Артемон вас привлек лишь тем, что символизирует зло? Почему именно отрицательный персонаж?

- Это опять-таки связано с «Диснеем». Я всегда обращала внимание, что отрицательные персонажи преподнесены очень красиво и убедительно. Злой мультгерой – он же не уродливый, он прекрасен в своеобразной красоте. Например, ведьма Урсула из «Русалочки» – у нее красивые пропорции, движения, мимика. Это настолько ярко! В книгах мне тоже больше нравились антигерои – как они описаны, как они себя ведут, что в них нет однозначности, как в простых положительных героях. Эту двойственность очень сложно и одновременно интересно отображать в кукле.

- То есть ваш почерк – это синтез прекрасного и ужасного?

- Да, кто-то называет этот стиль «террибль». Просто мне хочется, чтобы мои куклы удивляли, и к ним нельзя было просто так взять, подойти и потискать. Важно, чтобы у зрителя был некий паралич от непонимания того, что обозначает этот персонаж, какой у него характер. Такой контакт человека с произведением искусства долговременен, он производит впечатление и удивляет. А для меня это и есть самое главное в творчестве – удивить зрителя.

- Вас часто спрашивают, употребляете ли вы стимуляторы?

- Спрашивали в шутку. Но могу похвастать, что никакой допинг не имеет отношения к творческому процессу. Вряд ли писатели, например, пьют потому, что хотят писать, скорее, пьют потому, что не могут приступить. Может быть, нечто удивительное в моих работах происходит от преклонения перед демонами Врубеля, сумасшедшими кино Яна Шванкмаера и житейского юмора в стиле Довлатова. Это помогает мне достигать в художественных образах какую-то емкость, может, даже на уровне метафоры, а лучше сказать – оксюморона. Я уже давно переключила сознание на постоянное наблюдение, я сканирую глазами много информации, будь то ваше лицо, шторы в магазине или мировое произведение. Еще в университете преподаватели старались научить нас, студентов, замечать, каким образом «сделаны» шедевры мирового искусства, и понимать, как даже мельчайшие детали влияют на результат и восприятие работ. Поэтому мне очень важно понять, как Офелия тонет в воде, какое у нее выражение лица, как намокли ее волосы, как помялось платье и какого оттенка румяна подойдут для данной трагедии.

- Для кого ваши игрушки? И можно ли их называть игрушками?

- Меня радует то, что мои жабы в платьях, летучие мыши или ухмыляющийся Чеширский кот находят своих почитателей даже среди домохозяек, которые считают их привлекательными и интересными. И называть их игрушками можно, это не обидно. Я думаю, что, если у ребенка в более-менее сознательном возрасте есть какая-то выразительная авторская кукла, он понимает ее характер и умеет с ней играть, то это прекрасно. И мне кажется, что и взрослые люди, которых привлек неоднозначный пугающий персонаж, тоже достаточно раскрепощены, чтобы не стесняться играть с ним наедине с собой.

- У вас трехлетний сын. Он играет с вашими «ужасными» куклами?

- К сожалению, мой ребенок не видит моих кукол, потому что я их сразу отдаю куда-то на реализацию. Ну и он слишком маленький – ему пока интереснее возиться с кубиками или рвать обои. Но если он проявит интерес к моему творчеству, когда подрастет, я буду рада.

- Почему вы вообще занялись куклами? Что они для вас значат?

- Мне нравится, что кукольное искусство – синтез разных техник. Это и скульптура – когда, например, вылепливаешь лицо, и шитье – когда работаешь над нарядом. При этом в кукле можно применить невообразимое количество материалов: от дерева и железа до тонких кружев. Мне нравится ставить перед собой сложные задачки, где основой будет какой-то конкретный образ, а материалы при этом – переменными. Например, задачей может быть жаба, у которой поверхность должна быть глянцевой, зеленоватого цвета с переливами и красивой фактурой. В воображении я начинаю решать, из чего она может быть сделана, при помощи каких техник. Это может быть полимерная глина, загрунтованная, покрашенная и покрытая многими слоями лака – тогда получится действительно «мокрый» персонаж. А может быть керамика, когда в процессе температурной обработки пигменты краски начинают взаимодействовать друг с другом, давая какие-то вкрапления. Если куклу потом покрыть глазурью, которая смотрится как тонкое стекло, тогда «мокрость» получится еще более убедительной, чем при исполнении из полимерной глины.

- А стоит ли какая-то сверхзадача в вашем творчестве? Что оно вам дает?

- Сверхзадача в том, чтобы подобно доктору Фракенштейну взять неживую материю и сделать из нее что-то живое. Когда я беру какой-то лоскуточек, тряпочку, я сразу начинаю представлять, что он может изображать, насколько убедительно он будет выглядеть в той или иной кукле. Это особое чувство, и без него образ не сложится. Ведь материалы - они разные. Если рассматривать лен – он такой неподатливый, твердый, рыхлый. А, например, шелк – он другой, у него уже получаются изысканные преломления. Бархат плотный, он дает очень глубокие тени, а органза просвечивает и даже бликует, дает ощущение прозрачности и недоступности. Я довольно часто хожу по магазинам, чтобы просто потрогать ткани, пофантазировать, что из них можно сделать, как они будут между собой сочетаться, какие эффекты давать. При этом в процессе обработки материалы часто сами подсказывают, куда надо двигаться дальше и что с ними делать. Нужно уметь слышать этот голос и соглашаться с подсказками. «Не надо побеждать материал», как сказал один из преподавателей. Вот это чувство, как именно обрабатывать материал, – это некая данность у автора, она либо есть, либо ее нет.

- Это и есть талант, как вы считаете?

- Наверное, нет, работа с материалами – это, скорее, просто подбор и игра в угадайку «да-нет». Я всегда пробую разные варианты, но чувство, что вот сейчас «да», вероятно, и можно назвать талантом. Для себя я обозначаю это как «воображение». Именно оно мне говорит: «Да, образ смотрится уверенно» или «Нет, это совсем плохо и по-дилетантски». И в последнем варианте надо найти в себе силы и убрать все то, что уже было сделано и сделать заново.

- Пытаетесь соревноваться с другими авторами, как-то их «перегнать»? В кукольном мире велика конкуренция?

- Конечно, я не живу в изолированном мире и слежу за работами хороших мастеров. Внутри меня есть это чувство некой игры в «догонялки»: мне хочется всех опередить, выдавить из себя новую идею. Да даже не идею, а, может быть, новую интерпретацию и подачу. Наверно, новых идей в искусстве уже не придумать. Еще и поэтому я люблю, чтобы кукла была очень неожиданной и в ней сливались воедино несовместимые составляющие. Как пудель, у которого ножки в виде мебельных балясин, а верх – кукольный. Это и есть сюрреализм, который мне нравится, который пугает зрителей и удивляет других мастеров.

- Какую свою работу вы считаете лучшей?

- Каждая новая кукла мне все ближе и нравится больше предыдущих, но хочется верить, что лучшую я ее не сделала, что я способна на большее. Собственно, поэтому я и перешла на большой формат, когда изделие является уже не куклой, а интерьерным объектом. Когда выходишь из привычного формата, а это, кстати, иногда бывает тяжело, появляется необходимость в других технологиях, они должны быть сложнее и продуманнее.

- Возможно ли зарабатывать себе на жизнь кукольным искусством?

- Практически невозможно. Когда кукла продается – это можно приравнивать к нонсенсу. Даже опытные галерейщики говорили мне, что, если куклу купили в течение первых двух лет – это большой успех. Чаще кукла очень долго ждет своего хозяина, стоит за витриной. Я с этим сама столкнулась и уже смирилась.

- А как определяется цена куклы?

- Стоимость определить очень трудно. Если говорить о моих работах, то чаще всего я залезаю на сайты, где продают хенд-мейд, и пытаюсь понять, сколько другие люди просят за подобные изделия. Потом оцениваю, могу ли я потягаться с этим автором, будет ли моя работа стоить столько же или дороже. А вообще цены на кукол, которые можно назвать произведениями искусства, начинаются от 2000 рублей. Это очень немного за тот адский труд, который в них вкладывается. Дело в том, что рынок перенасыщен, предложений очень много – сейчас только ленивый не занимается хенд-мейдом. Как ремесло освоить изготовление кукол по мастер-классам в интернете может любая домохозяйка. И некоторые делают это действительно очень старательно. Но не у всех есть чувство внутреннего вкуса, поэтому за многие работы лично я не отдала бы и 500 рублей. Несмотря на то, сколько часов автор провел за кропотливой работой, если образ не сложился, то для меня такое изделие не стоит ничего. Но для массового покупателя нет большой разницы между просто куклой и настоящим произведением искусства, они не видят разницы. Ну и, конечно, есть знаменитые авторы, на цену работ которых уже влияет их имя, например, Марина Бычкова – на ее шарнирных кукол стоит целая очередь.

- Что надо сделать, чтобы имя влияло на стоимость? Как прославиться мастеру кукол? И возможно ли это сделать, живя в Сыктывкаре?

- Я думаю, что здесь дело не в городе, а в личной удаче. Какая-то работа может выстрелить на выставке, но шанс очень невелик. Лично у меня это не получилось, и выставки потеряли для меня ценность. Есть другие примеры, когда мастера берут усердием и уверенностью: они ведут свои сайты, регулярно мелькают на кукольных мероприятиях и этим зарабатывают себе имя. Мне они напоминают муравьев в муравейнике, которые точно знают, куда надо идти и что нужно делать, чтобы достичь цели. Но, признаться, это не мое. Сейчас я пришла к тому, что мне не так интересно продать куклу, сколько удивить ею зрителей и именитых авторов, где-то переплюнуть их.

- А вы не хотели бы персональную выставку?

- На самом деле она уже состоялась. Это было в Таллине в кукольной мастерской. Тогда у меня скопилось достаточно работ, которые можно было показать. Пришло, наверное, человек 50, по сути, «все свои» – те, кто занимается и увлекается куклами. Признаюсь, я надеялась на какие-то перемены после этого мероприятия, но иллюзии не оправдались. Хотя я не отказываюсь от надежды сделать действительно стоящую экспозицию.

- Вы говорите о том, что дело не в городе, но сами переехали из Сыктывкара сначала в Петербург, потом – в Таллин. Почему?

- Это не связано именно с куклами. В отношении творчества Сыктывкар – непаханое поле. В больших городах публика более искушенная, избалованная, и удивить ее чем-то крайне сложно. В том же Петербурге «Время кукол», где представлены самые невероятные коллекции, проходит каждые полгода. Жители столиц уже перенасытились этим. А в Сыктывкаре ценителей авторской куклы меньше, зато они ценят гораздо сильнее. В целом скажу, что город склонен к росту, но у него все равно есть ограничения, которые не преодолеть. Поэтому я понимаю молодежь, которая стремится в города-миллионники. И в том числе поэтому уехала сама. Все-таки в Европе и ближе к ней есть такие страны, где дизайн выведен на государственный уровень – например, в Финляндии.

- Вы учились в СыктГУ на факультете искусств. Как думаете, это образование вам помогло или помешало?

- Мне кажется, мне повезло, что я выучилась именно в Сыктывкаре. Я не знаю, как сейчас, но факультет искусств тогда был для меня просто волшебным местом, где студенты могут тесно общаться с преподавателями, где в нас вкладывали действительно очень многое. После выпуска то накопленное и неосознанное, что нам дали в вузе, переварилось и стало неким толчком, отправной точкой для дальнейшего развития. Кстати, я достаточно точно могу определить по работе, есть ли у автора художественное образование. А оно, как я считаю, нужно, потому что невозможно сделать куклу, не соблюдая пропорций: образ утонченной дамы никогда не будет законченным, если у нее большая грубая кисть руки.

- Раз зарабатывать куклами невозможно, вы не думали заняться чем-то другим?

- У меня до сих пор идет некая внутренняя борьба: а тем ли я занимаюсь, что мне это дает? Всегда есть сомнения. Чаще всего они исчезают, когда слышу комплименты от именитых мастеров, искусствоведов и коллекционеров. Но некая зависть к уверенным в своих действиях «муравьям» снова заставляет задавать себе вопрос: может, найти обычную работу, а кукол оставить в качестве хобби? Но я понимаю, что в творчестве на уровне хобби нет развития, нет огонька. Это провал.

- Получается, вас кто-то поддерживает?

- Меня очень глобально поддерживают родные. По сути, не постесняюсь сказать, что я вообще редко могу заработать себе на кусок хлеба, но, видимо, родственники понимают, что сейчас мне просто нужно помогать. А если не помочь, то я буду вынуждена уйти на другую колею, и это меня просто погубит. И я сама понимаю, что если я сдамся, то это будет конец. Я пыталась работать на обычной работе, но стабильная зарплата не дает такого удовлетворения, как творческий процесс. Когда ты чем-то увлечен, создаешь что-то и понимаешь, что ты автор этой идеи и ты должен довести ее до конца, – вот это приносит удовлетворение, которое не сравнимо ни с какими деньгами. А то, что сейчас происходит в моей жизни, я воспринимаю как испытание.

- Если бы вы делали куклу-автопортрет, то какой бы она была?

- У меня, конечно, были идеи насчет автопортрета, но, скорее всего, это была бы даже не кукла. Думаю, что я изобразила бы какое-то безумие, не важно, насколько оно совпадало бы со мной. Но скажем так: это был бы шкаф. Шкаф высотой с человеческий рост, на вершине которого была бы фотография моего лица, а за открывающимися дверцами – сшитые органы.