Редакция БНК приводит выступление подсудимого практически полностью с незначительными сокращениями, опустив только часть речи, касающуюся описания мероприятий, проводимых УГТУ.

Фото из архива БНК

«Ваша честь, я долго ждал этого дня, когда будет вынесено ваше решение о моей дальнейшей судьбе. Хотя верно и то, что во всю мою жизнь до 21 ноября 2019 года я не думал, что когда-нибудь буду с нетерпением ждать такого дня. Не думал о самой возможности таких событий в моей жизни, не желал такого ни себе, ни кому бы то ни было. Оказалось, что все-таки все в нашей жизни бывает, что права народная мудрость: ни от чего нельзя зарекаться.

Я категорически отрицаю вину по выдвинутым против меня обвинениям. Правда, за прошедшие два года я сумел убедиться, что доказать свою невиновность — дело не простое. Непросто, как оказалось, отвести клевету. Непросто объяснить историю, поданную в сослагательном наклонении. Я знаю, что никаких взяток никогда не брал. Я знаю также, что как руководитель университета я всегда поступал предельно ответственно, заботясь именно об интересах университета. А теперь вынужден доказывать, что, если бы поступал иначе, университет ничего бы не выиграл. Оказалось, что все, что мне представлялось и представляется сейчас очевидным, не очевидно для всех. Есть другие мнения. Настолько другие, что теперь я держу ответ за свою деятельность в должности ректора со скамьи подсудимых.

И все-таки я твердо знаю, что все мои управленческие решения были продиктованы соображениями интересов университета, все они принимались в рамках закона, и если адекватно оценивать конкретный социально-экономический контекст принятия этих решений, то можно утверждать, что что все они были экономически эффективны.

В результате предпринятого перераспределения долей собственников НИПИ нефти и газа повысилась эффективность управления этой организации, как следствие, увеличилась ее доходность, и как дальнейшее следствие, увеличился объем благотворительных отчислений в пользу университета. Такова логика рыночной экономики, подразумевающая необходимость прямой личной заинтересованности руководства предприятия в росте его доходности. А лично у меня как частного лица никакой материальной заинтересованности в перераспределении этих долей не было. В свой карман в результате принятых управленческих решений я не положил ни копейки.

Что же касается обвинения меня во взяточничестве, то сама фактура этого обвинения могла бы подать повод для смеха, если бы не сулила мне такой невеселой перспективы. Два человека через восемь лет после якобы имевшего место преступного деяния вдруг прозревают и решают выступить свидетелями против меня. Причем они выступают не в параллельной, а в последовательной цепи: один утверждает, что передал деньги другому, а уже тот другой говорит, что передал их мне. Таким образом, против меня непосредственно свидетельствует только один человек — Лядов. То есть его слово против моего. И почему-то слово этого человека для стороны обвинения имеет вес, а мое - нет. Можно было бы заострить внимание на весьма двусмысленной репутации этого человека в нашем городе. Но оставим вопросы на совести каждого человека. Меня в этой части дела больше всего волнует другой вопрос: куда делась презумпция невиновности? Ведь нет никаких объективных улик, указывающих на факт преступления. А какие [аргументы] мог бы я привести в свою защиту, если отменена презумпция невиновности? Мы ведь не располагаем таким рентгеновским аппаратом, который бы просветил сознание и совесть этого горе-свидетеля, чтоб увидеть, что он просто клевещет на меня. И никто ведь из нормальных людей не снимает кино о своей жизни в постоянном режиме для алиби на случай, если кому-то захочется потащить тебя в суд. Впрочем, я постарался воспроизвести требуемый фрагмент своей жизни, чтобы показать, что горе-свидетель сочиняет.

В таких случаях говорят, что обычные люди ни с того ни с сего не клевещут на ближних. Но в том то и дело, что мотивы мне представляются очевидными.

Моя оценка и ее категоричность понятны и извинительны в глазах любого здравомыслящего человека. Ведь я смотрю на вещи изнутри ситуации и потому не гадаю: я знаю, что никаких преступлений не совершал, что первые заявления о моей якобы виновности, давшие повод правоохранительным органам в эту виновность поверить, могли возникнуть только в результате человеческих хитросплетений, мотивированных теми или иными интересами и недобрым ко мне отношением со стороны авторов этих хитросплетений.

Для чего и почему моим недоброжелателям так хотелось ограничить мою свободу?

Я глубоко убежден, что существенное ослабление университета отвечало бы интересам того круга лиц, который организовал это дело, а также организовал грязную информационную войну против меня и моего родного университета, войну, которая ведется уже более двух лет, нанося урон деловой репутации университета в Ухте. Слабый университет легко может стать добычей того сорта дельцов, которые любят именовать себя профессиональными менеджерами, чьи успехи, как правило, сводятся к быстрой распродаже всего, что попадает им под управление. Не перестаю себя корить за то, что проглядел такую «менеджерскую» породу первого моего преемника на посту ректора Беляева. Уже задним числом анализируя его непродолжительное управление, вижу, что он сознательно вел дело к дефолту, коллапсу университета. Все те экономические сложности, с которыми университет столкнулся в 2017-2018 годах, были преодолимы. У нас был четкий и понятный план их преодоления. И я пригласил Беляева на эту должность, полагая, что он как экономист продолжит реализацию этого плана, что он вместе с командой ректората и всем коллективом университета преодолеет временные трудности, а университет продолжит свое поступательное развитие, такое, которое демонстрировал всю свою историю, включая 21 год, которым я имел честь его возглавлять.

Варианты освоения наследия УГТУ после подготавливаемого тогда дефолта должны были реализоваться: слияние с иным вузом в качестве филиала или просто упразднение его. Ясно, что определенная группа людей получила определенные преимущества в виде исчезновения конкурирующей организации, в виде оставленного за ненадобностью, но весьма привлекательного имущественного комплекса. А с точки зрения свободы от ответственности время было исключительно удобным: всю вину можно было свалить на прежнее руководство.

Теперь я скажу, почему моими недоброжелателями было организовано это «мое дело», какую угрозу для реализации своих планов они видели во мне лично.

Первые несколько месяцев после задержания я находился под стражей. На мои просьбы об изменение меры пресечения на несвязанную с лишением свободы, я получал отказы. Главное объяснение отказов заключалось в том, что якобы я человек в республике влиятельный и могу оказать давление на фигурантов дела. Я всегда отрицал такую свою влиятельность. Но сегодня я хотел бы с этим согласиться, но только как с фигурой речи. Я и сам считаю себя человеком влиятельным. Я влиятельный в общественном, даже обывательском смысле. Я родился и вырос в Ухте, окончил школу, университет, до сих пор в нем работаю. Работа у меня публичная, по натуре я общественник до мозга костей. А кроме того, я глубоко убежден, что университет — это организация, которая оказывает сильное влияние на общество. В научной литературе этот принцип называется как третья миссия университета. Я знаю свой город и люблю его. Город знает меня. Тысячи ухтинцев знают меня как обычного человека, как знакомого и это лежит в основе их доверия ко мне и моей деятельности. И не случайно в ходе предвыборной президентской кампании в 2018 году именно меня попросил республиканский штаб поддержки Владимира Владимировича Путина сформировать и возглавить аналогичный штаб в Ухте.

Помимо личного отношения к общественной работе, важно учитывать объективную социальную роль и влиятельность Ухтинского государственного университета. Неслучайно в свое время мы коллективом университета сформировали социокультурную установку : «Ухта — университетский город». Доля наших студентов и сотрудников в иные годы в Ухте достигала 10 и более процентов. А если считать и выпускников — это почти половина города. Ваша честь, вы, наверняка, знаете масштаб и количество мероприятий, проводимых университетом.

Выпускные торжества университета давно превратились в общегородской праздник. Когда по главной улице с оркестром идет университет, Ухта ликует, дышит полной грудью, как город с полноценной социокультурной пирамидой, вершина которой — университет. В таком городе можно прожить всю жизнь, здесь могут жить многопоколенные семьи, потому что детям необязательно уезжать в другие города за высшим образованием. Университет — это вакцина от психологии временщиков, от положения вахтового поселка или моногорода, то есть против той болезни, которой болеют многие наши северные города.

Я попытался изложить свое понимание происходящего. За все время процесса мне, конечно, не раз приходилось слышать реплики злопыхателей: «Нет дыма без огня». Эта русская поговорка верна, конечно. Только понимать ее надо правильно. Огонь, конечно, есть, но ведь он горит не всегда по вине хозяина дома. Иногда огонь и подкидывают, в нашей жизни бывают и поджигатели. И если мы видим, как вдруг начинает полыхать пламя информационной войны вокруг такого дворца, как наш университет, значит, кому-то это нужно. Очевидно ведь, что это нужно не мне — некогда ректору, а ныне президенту университета. И если бы все дело было только во мне, то, наверно, и клеветали бы только против меня, пачкали бы только мои имя, но почему-то обрушились на весь университет. Это надо учитывать при оценке всех фактов и интерпретаций по выдвинутым против меня обвинениям, которые я, повторюсь, категорически отрицаю».

В следующей публикации БНК приведет доводы стороны защиты, прозвучавшие в судебных прениях.

Приговор Николая Цхадая огласят 7 февраля.