«10-летняя Маша жила в далекой северной деревне Политово и одна училась в школе, больше детей в Политово не было. Но Маша не скучала. Она искренне любила свою деревню - тихую и не испорченную цивилизацией, без магазинов и сотовой связи. Мечтала открыть там больницу. Но вот приходит цивилизация. В деревне появился таксофон, а в домах - ноутбуки и принтеры. Но стала исчезать рыба в реке, и сама река обмелела. Маше сейчас 17 лет, она учится в соседнем селе, живет в интернате и понимает, что нужно уезжать…» Такой текст к трейлеру фильма «Детство на берегу реки» опубликовала в соцсети московский режиссер Юлия Киселева. Полюбоваться удорской красотой и почувствовать ее природные ритмы, к которым так тянет философов и уставших горожан, но от которой бежит местная молодежь, в течение месяца можно будет в виртуальном кинотеатре. Режиссер вернулась в удорскую деревню Политово спустя десять лет после съемок первого фильма «Солнечный день» и застала повзрослевшую героиню совсем в другом настроении. Об этом и многом другом она рассказала корреспонденту портала «Куда идти».

- «Детство на берегу реки» - это сериальная вещь?

- Нет, просто мне было интересно посмотреть, что с Машей станет дальше. Я и еще бы съездила туда - лет через шесть. Вторая серия – не продолжение первой, а самостоятельный фильм. Документальное кино сложное для проката, зрители видят его мало, и надежды на то, что кто-то из них смотрел первый фильм, небольшая.

- А какой была аудитория первого фильма? Что это за люди?

- Это была моя курсовая ВГИКовская работа, и сейчас мне сложно вспомнить, на каких фестивалях он был. Мы с ним ездили в Германию, но ВГИК (Всероссийский государственный институт кинематографии – ред.) его отправлял на разные фестивали. Вот «Лучезарный ангел» меня звал приз получать. То есть это фестивальная публика, и время от времени мне приходили какие-то призы. Но не надо думать, что фестиваль – это нечто грандиозное. Иногда на показ приходит десять человек, особенно если фильм идет рано утром: последний показ закончился глубокой ночью, а кому-то «посчастливилось» попасть в программу в девять утра. Понятно, что от силы будет там человека четыре – бабушки, которым заняться нечем. Если это вечерний показ, разумеется, публики больше.

- То есть «Рожденные в СССР» не являлись для вас источником вдохновения.

- Ну, Мирошниченко целенаправленно задумал снимать каждые семь лет. У меня такой задачи не стояло. Мы приехали в первый раз с кинопленкой и кинокамерой. И пленки у нас было всего на полчаса записи, пленка дорогая – доллар метр, а это две секунды видео. На пленку вообще снимать сложно. Во-первых, это огромная камера, во-вторых, это лимит, снимаешь только то, что вставишь в фильм, и когда на площадке семь человек, то трудно людям сказать: «Ведите себя естественно». Было много нервотрепки, ответственности, и мы не знали, что сняли, так как пленку проявляли уже в Москве. Опыта у меня не было – третий курс. Естественно, мы сняли то, что сняли, но мне хотелось приехать сюда с цифровой камерой, снять больше, Вернуться очень хотелось. Думаю, через год было бы еще интересней.

- Почему именно Удору вы выбрали?

- Мне нужна была соответствующая ресурсам тема. В метро с огромной камерой ты не пойдешь. Я долго тему искала. А моя знакомая с журфака, который я закончила перед ВГИКом, писала про Машу заметку для газеты «Первое сентября». То есть этот человек поехал из Москвы на Удору из-за маленькой статьи! Она вернулась, начала рассказывать про единственную девочку в школе, природа тамошняя ее потрясла. А для кино эта тема была идеальная – и мы туда поехали всемером, генератор потащили, потому что нужно было много света, а в деревне его подключить некуда. Бензин еще тащили на себе – целая экспедиция.

- Ваши впечатления оказались такими же как у подруги – «АХ!»?

- Да, у нас такие же были. Если бы было по-другому, мы бы туда не вернулись. Сейчас впечатления немного другие – от того, что цивилизация туда все-таки дошла. Тогда бабушки сами пекли хлеб, доили коров – все, как в старину. Хорошо, хоть сотовой связи и планшетов нет, я прекрасно себя без них чувствовала. Ночью, когда выходишь на улицу, а фонари не работают, видишь звезды и луну, которых в Москве не видно. Да и пасмурно в Москве постоянно, чистого неба у нас нет. Наверное, это и есть медитация – сидеть на крылечке и смотреть на звезды. В голове ни одной мысли, очищается информационный фон.

- То есть Политово может заменить занятия йогой?

- Абсолютно! Это настолько слияние с природой, настолько себя хорошо и гармонично чувствуешь! Проходят все страхи и фобии. Даже на кладбище состояние другое. Мы снимали эпизод на кладбище, где лежат Машины родственники, про которых она ничего не знает. Живые и мертвые для них рядом, это естественно: человек жил, потом умер и его похоронили. Трагизма, какой мы испытываем в городах, страха смерти там нет. Это естественный природный процесс.

Снимали мы с десяти утра до часу ночи, но усталости не испытывали, было ощущение, что вернулись из отпуска, а не с работы.

- Вторая поездка отличалась от первой?

- Во второй раз было спокойней, я знала, чего хотела. Правда, Маша оба раза не хотела сниматься, каждый раз уговаривали с боем, со слезами. Не была готова, но потихоньку мы ее подлавливали. С маленькой Машей было проще, потому что это во многом была игра. Взрослая Маша ничем не занималась, мы не могли застать ее ни за каким занятием. То есть она не печет хлеб и не сидит за станком и тому подобное.

- Не было разочарования в связи с этим? Ведь истинный коми знает ремесло и свой род до седьмого колена.

- Этого не было. Правда, она нам рассказала легенду (она есть в фильме) про мужика, который пошел в лесную избушку, тут за ним пришла жена и позвала домой. Он сел в лодку, а жена выпрыгнула и утонула. Он ее искал-искал и вернулся домой. А жена – дома. Быль это или сказка, Маша не знает точно. Потом я откопала в коми мифологии истоки таких историй: например, охотникам накануне охоты нельзя было иметь близость с женой, иначе охота не будет удачной, и кто-то в ее образе может к нему явиться. Но Маша мифологию не знает.

- Вы увидели природные ритмы, звезды, небо. А люди соответствуют этому?

- Люди там замечательные! Мы были потрясены, что Машина мама нас всегда принимала как родственников. Мы жили у Маши в комнате, чужие для них люди. Прошлым летом со мной была новая съемочная группа – они снова селят нас в свой дом и поят, и кормят, и хлеб для нас пекут. Я такого гостеприимства вообще нигде не видела! Не исключено, что когда-нибудь я просто приеду к ним в гости: моя дочка, например, ни разу не видела печку.

- О чем все-таки этот фильм, как вы сами сформулируете?

- Первый фильм был на конкретную тему. Девочка, которая живет в деревне, ей все нравится, - и взрослые, которым «все плохо». А ребенок этого не замечает, ему всегда хорошо. А во втором фильме меня просто подмывало провести линию космоса, цивилизации. Космос не совсем получился: мифы, которые я хотела вставить, оказались из другого теста, не клеились туда. Они не совсем кинематографичны, это больше литература все-таки. И тут меня очень волновал вопрос цивилизации. Маша-маленькая была частью природы: травка, облака, небо, Маша. А большая Маша уже отравлена цивилизацией. Ей неинтересно помогать маме, ей интересна дискотека, журнал «Мне 15», гаджеты, «ВКонтакте». И то, что есть у ее бабушки и мамы, она уже потеряла. А они по-прежнему песни поют, пироги пекут, им там хорошо, а Маша рвется оттуда. Но там, и правда, не с кем общаться. Хотя работу найти можно. Я смотрела удорскую хронику 60-70-х годов, тогда были живы ремесла, люди работали с деревом, а сейчас, наверное, просто не хотят. Там есть эпизод, когда Маша лежит на кровати, а ее бабушка в это время картошку копает. На бабушке весь дом держится: она дрова рубит-носит, печет, огород содержит. Машу, правда, воду заставляет носить. Но ей все время скучно.

- Но создатели фильма не судят героиню?

- Ну, это данность. Это нельзя осуждать или не осуждать. Это время. Если то поколение привыкло пахать, потому что у них ничего не было, то теперь это можно купить в магазине. Цивилизация требует от человека меньше усилий. Маша – иллюстрация поколения. Я замечаю эту тенденцию из поколения в поколение. Как работали наши бабушки, а теперь у каждого второго сверстника вегето-сосудистая дистония. А в деревне надо пахать: утром воды не принесешь – не умоешься, поэтому молодежь и хочет уехать в город, туда, где она из крана течет.

Еще мы заметили, что в деревне почти нет мужчин. Есть упоминание о Машином папе, который сгорел во время пожара три года назад, и вообще мы их не заметили, в отличие от первого приезда. Да и парни, которых мы видели… отличаются от девочек. Много мата от них мы слышали в свой адрес. Трудно там с кругом общения.

И еще – печальная история – река там обмелела за десять лет, пешком можно перейти, и рыбы нет. А в первом фильме она у нас была образом. Местные говорят, мол, в Библии написано: Мезень обмелеет – и все.

- Сейчас у нас в Коми очень популярна идея развития туризма, как вы считаете, на Удоре это возможно и нужно ли?

- Я еще в первый приезд думала, а почему бы здесь не сделать какой-то музей. Там эти заброшенные дома остаются со старинными вещами, это все надо в музей. Есть там часовня знаменитая, святой ручей. Но туристам нужна конкретная программа. А что показывать? Рыбы нет, река мелеет, дороги условные. Просто в деревне пожить захочет не всякий. Недешевый будет тур.

- 20 сентября откроется показ в интернете. Как можно стать зрителем фильма?

- Это старт-ап, и я допускаю, что зрителей мы можем не собрать, потому что это в новинку и для нас и для них. Технически все просто, если есть банковская карта. СМС-платеж они еще не подключили. А принцип простой - как в кинотеатре: покупаешь билет и идешь в виртуальный зал, можешь обсудить с соседями фильм, пообщаться. Мне это нравится. В течение месяца будет по одному сеансу в день. В следующем году я выложу фильм в интернет в свободный доступ.