В субботу Академический театр драмы им. В.Савина откроет 86-й сезон постановкой «Свадьба с приданым-2» по пьесе Вячеслава Кушнира, который ради премьеры приехал в Сыктывкар на несколько дней. Ранее автор — по совместительству режиссер, актер и бард — не раз ставился на местных подмостках, но в 2003 году уехал из республики покорять столицы, где преуспел в качестве сценариста нескольких рейтинговых сериалов, однако недавно «завязал с этим «как бы» кино» и полностью перешел к драматургии. В интервью БНК Вячеслав Кушнир рассказал о том, по каким причинам он не смог остаться в Сыктывкаре, чем драматургия отличается от литературы и почему автор не должен обижаться на режиссера.

Фото Николая Антоновского

- В интервью 2008-го года вы заявили, что после ряда конфликтов в драмтеатре с драматургией вы завязали окончательно и бесповоротно. Что заставило вас переменить позицию?

- Я такое говорил? Уже не помню этого, но могу понять: что тут творилось в отношении меня лично и постановок моих пьес, не передать. Я даже вспоминать не хочу, это была жуть: скандалы, организованные пикеты, местная элита устроила мне обструкцию по полной программе. Правда, надо мной нависала тень главы республики Юрия Алексеевича Спиридонова, и мы победили.

Но для меня все равно это плохо кончилось, в том числе для здоровья. Я и уехал из-за этой ситуации, хотя, может быть, не уезжал бы отсюда никогда. С этим-то театром я точно не хотел иметь ничего общего, хотя тогда мы победили основательно, и «Великолепная Солоха» в постановке Олега Нагорничных — это последняя моя акция здесь (спектакль «Великолепня Солоха» вышел в 2001 году — БНК). Тогда министром культуры была Светлана Горчакова (сейчас художественный руководитель Национального музыкально-драматического театра - БНК), она все-таки режиссер, профессиональный человек. Я ей чуть не матом сказал: «Мы заключили договор, чтобы распределение ролей было таким, как я скажу». Она спорила, в итоге мы «поторговались», и она согласилась. Просто я хотел, чтобы Солоху сыграла Лидия Цивилева. А все были против, не потому что Цивилеву не любили — она была гениальная актриса, - а просто привыкли все к штампу, что Солоха обязательно должна быть толстой и хохлушкой. А почему хохлушка? Солоха, Саломея - еврейка она. А после выхода спектакля поехал в Питер за женой, она тогда училась в театральном институте на художника.

- Как драматург превратился в сценариста?

- В поисках работы и от нечего делать позвонил на «Ленфильм» «ментам», не имея никаких знакомств. Попросился сценаристом, хотя никогда сценариев не писал. Как раз в то время умер создатель сериала, и проект раскололся, думаю, благодаря этому я туда так быстро и попал — брали всех. Мне самому это было безумно интересно, опять же деньги, пусть и небольшие. И вдруг мой самый первый сценарий - «Августовский щипач» - прошел на «ура». И я подумал, зачем мне этот театр со всеми его прибамбасами? Так все и началось. Но со вторым сценарием было сложнее — у них в сериале к этому времени все устаканилось, везде стали нужны «свои» - это норма жизни, к сожалению. А я ничей и не хотел становиться чьим-то. Короче, вторую историю пробивал года два-три.

Потом мы переехали в Москву, и здесь для меня началось главное обучение сценарному ремеслу. Тут до меня доперло, уже в процессе, почему у меня пьесы одноразовые. Они хороши для понимающего режиссера, для определенного круга актеров — и все. Пьесы Шекспира или Чехова любой театр может взять и поставить, а мои-то нет. И я понял, почему. Потому что я баран, ремесла не знал. И у нас 90 процентов драматургов — не нынешние, они уже давно поняли, в чем тайна, - так до сих пор и пишут для себя любимых в стол. Ну, поставят их где-нибудь случайно...

- Вы следите за творчеством наших драматургов? Читаете?

- Нет, я не читаю. У меня с нашими вообще отдельная история. Я обожаю Алексея Попова, он единственный из нашей компании прирожденный драматург. Я — нет, Люба Терентьева — нет, (хотя я ей благодарен, она меня благословила на эту деятельность - рекомендовала на семинар драматургов, и с тех пор я «попер»), мы не прирожденные драматурги, мы ими стали или пытаемся стать. А он родился таким. Но у него другой минус — он человек невнутритеатральный. Я все-таки прошел актерскую школу и режиссером был. Большинство драматургов считают, что пьеса - это литературный жанр, а это не так, это принципиальная ошибка. Сейчас вся молодежь, все самые крутые (большинство - ученики Коляды) четко поняли, что к литературе драматургия имеет то же отношение, что и фигурное катание к хоккею, хотя есть лед и коньки.

Чехов — он же не драматург никакой, и отлично это понимал, но там сошлось. А почему он самый ставящийся автор в мире? Потому что потом пошли режиссерские и актерские понты: «и у меня будет свой Чехов». И все проваливаются, 99 процентов спектаклей смотреть невозможно. Как рассказывала одна знакомая: «Ой, была на премьере, Чехова ставили. Закрыла глаза - и так хорошо слушать». Так сиди дома! Театр — это визуальное искусство. И если драматург думает, что он там главный, то он полный баран и совершенно профнепригоден. Надо четко понимать, что в театре есть несколько цехов, и драматургия один из них: я просто делаю материал для постановки.

- И вас совсем не обижает, когда режиссер вольно обращается с вашим текстом?

- Меня это не может обидеть по определению. Я не могу за столом написать все то, что они поставят, потому что я не знаю, кто актеры, в каком городе это будут играть. И потом, когда персонажи начинают ходить и говорить, очень многое меняется, появляются «лишние» слова. Вот приспичило мне пошутить, а на шутку нужно где-то фразы три, чтобы она прозвучала на бумаге. А эти начинают репетировать — и здесь как раз бы и не надо, не в шутке дело, а лучше бы вообще промолчать. Ее выкинули - и все. Я сам играл в театре (студенческом), я все это знаю. В конце концов, кто аплодисменты срывает? Актер. А свистки и гнилые помидоры кому? Опять актеру. Вот пускай они и разбираются, а моя задача сделать материал.

Я, конечно, хотел бы, чтобы кто-то когда-то взял мою пьесу — из последних — и рассказал, как это написано, но теперь это почти нереально. У меня была пьеса «Провинциальный секс», написана в 1990-х, - она даже без знаков препинания. Я вообще был противником ремарок - актеры, режиссеры все равно создают по новой. Как-то я разговаривал с главным редактором журнала «Современная драматургия» Николаем Мирошниченко. Он мне объяснил, в чем моя ошибка и почему они не печатают мои пьесы, хотя несколько рассматривали. «Ты пишешь на гениальных актеров, а их мало», - сказал он. И потом, спустя годы, мой друг, питерский актер и режиссер, попросил сделать для него моноспектакль. Я взял «Двойник» Достоевского и написал по нему пьесу. А он прочитал, испугался и не стал за нее браться. Так я понял, что актеры боятся такого материала — не меня, а Достоевского, - и переделал пьесу (если раньше всех персонажей играл один актер, то сейчас я разбил текст на четверых), на нее сразу по-другому стали смотреть. Потом я занизил планку и перестал писать на гениев и сам перестал быть гением — мы же все гении, когда начинаем.

- Может быть, у вас есть мечта, чтобы вашу пьесу поставили в каком-то конкретном театре?

- Есть. Она со временем выкристаллизовалась. Но это нереально по определению. Малый театр хочу, только Малый, потому что это самый лучший театр за всю историю России. Это гениально, какие там актеры. В конце 90-х я оттуда вообще не выходил. Каждый второй спектакль провальный, зато каждый первый гениальный. Там все держится на актерской игре, никакой режиссуры дурацкой, ничего навязанного нет.

- Работая с таким материалом, как Достоевский и мировая история, вы взялись за «Свадьбу с приданым». То есть вам интересен и такой — внешне очень простой и понятный — материал?

- Я ее с детства обожаю, вопросов нет, я же местный. «Свадьба с приданым» - культовая вещь. И, конечно, я никогда не думал, что дьяконовская пьеса будет продолжена Кушниром. И мне чертовски приятно и я горжусь тем, что театр, республика приняли мою пьесу, пригласили постановочную группу из Москвы… Это значит театральные традиции живы и ими дорожат. Что касается «Свадьбы с при данным-2», вообще-то, это был чистый заказ театра, поступивший лично от директора Михаила Матвеева. Я вообще считаю, что писать надо на заказ, особенно драматургию: в конкретный город, в конкретный театр, на конкретных актеров. Сейчас я пишу, что хочу и сколько хочу, но это только потому что я остановиться не могу — это исключительно возрастное, если я не буду писать, потеряю форму, а ее восстанавливать тяжело. «Свадьбу с приданым-2» мне именно заказали. Позвонил Гена Левицкий (Геннадий Левицкий — генеральный продюсер телеканала «Юрган» - БНК), подкинул идею — я бы за нее, может быть, и не взялся, мало ли у Гены прожектов. Но поддержало руководство театра, поддержали актеры, да и ведь пьеса –то Дьяконова популярнейшая – ей больше шестидесяти лет, а все смотрят, смеются, поют. Ну как тут отказаться?

- Опыт работы в «Улицах разбитых фонарей» никак не повлиял на ваше творчество? Например, «Балаган на троих», мне кажется, написана — по крайней мере, сюжетно — в духе таких криминальных историй.

- Я делал ее специально, мне была безумно интересна реакция в парочке конкурсов — конечно, полное отторжение. Но я ее никуда не отправлял, нигде не распространял. В интернете вообще немного произведений под моим именем, в основном, я работаю под псевдонимами. У меня два псевдонима, я их скрывал до недавнего времени, но с одним - «Василий Лоза» - меня раскрыли из-за сериала «Личная жизнь следователя Савельева», который шел по Первому каналу. Самое лучшее по драматургии идет под другим именем, только не надо его называть.

- Почему? Есть необходимость скрываться?

- Я не хотел иметь кучу псевдонимов, так получилось и так лучше. Я впервые понял, что псевдоним мне нужен, на одном из выездных семинаров. Меня там отвели в сторонку и сообщили, что я сюда попал случайно — их начальник сказал: «Хватит евреев». У меня челюсть отвисла, когда я евреем-то стал, всю жизнь был украинцем. Взял псевдоним, дело пошло лучше, но не ахти. Ближе к 50-ти годам захотел начать новую жизнь, решил абсолютно по-новому писать, рискнул, впервые взяв подростковую тему - «Летучкина любовь» была моей первой пьесой о подростках, — и новый псевдоним. Но дело не в псевдониме, дело в теме. Я теперь точно знаю, что подростки нуждаются в своём театре, и я стараюсь его для них создать, но виртуально. Но так хочется сделать его наяву.

- «Свадьба с приданым-2» не первый опыт совместной работы с режиссером московского «Театра-студии на Сиреневом» Инной Ваксенбург. Вам нравится ее стилистика?

- Она меня впечатлила очень. Вахтанговская школа у нее расцвела махровым цветом, у Инны очень правильный подход. Не надо на сцене мудрствовать, без конца пить воду и курить сигареты. Я ненавижу этого. А Инна сумела сделать из моей довольно серьезной пьесы «Собачья жизнь пса Разгона» праздник и фонтан. Я подумал, если в нашем театре хотят поставить спектакль к юбилею и открытию сезона, то лучше нее этого никто не сделает, даже если она для себя, предположим, поставит неудачно (что вполне возможно, это не ее материал, она с ним работает полностью на сопротивление). В любом случае, будет праздник театра, а это самое главное.

- На пресс-конференции по случаю открытия сезона вы сделали заявление, что со сценариями покончено навсегда. Это действительно так?

- Абсолютно.

- И сколько времени — в общей сложности - вы отдали сериально-сценарному делу?

- Пять лет. Немного, но за эти годы у меня вышло два авторских сериала, что мало кому удается, притом без блата. В Сыктывкаре же, например, чтобы поставить свои пьесы — когда шла «война» - я привлекал все знакомства.

- Вы по-прежнему живете в Москве?

- Нет, теперь я замечательно живу в дальнем Подмосковье: здесь тихо, яблоки, груши, сливы... Я ехал-то с мыслью, чтобы до Москвы было рукой подать, но Москва мне стала не нужна уже ни за какие коврижки. Правда, пришлось подставить жену, потому что она работала на «Мосфильме». Причем работала только на исторических фильмах принципиально, и все шло в гору — все фильмы с ее участием брали высокие призы, последняя работа, по-моему, была у Михалкова в «Солнечном ударе». Но, думаю, что лучше тихо-мирно сидеть и писать на пенсии, чем то же самое делать в Москве, где тоже все разваливается — проекты встали, денег нет. А жена работает теперь в театре. Нам хорошо.