Академический театр драмы имени Виктора Савина 2 сентября откроет 93-й творческий сезон спектаклем «Поминальная молитва» по пьесе Григория Горина. Режиссер постановки – Давид Бурман, президент фестиваля театров кукол «КУКАRТ», председатель жюри республиканского фестиваля «В гостях у Мойдыся». Главную роль Тевье-молочника исполнит известный артист Андрей Ургант, в составе с ним играет актер Театра им. Савина Денис Рассыхаев. О работе над постановкой накануне премьеры режиссер рассказал в интервью БНК.

Фото театра им. В. Савина

— «Поминальная молитва» — текст, актуальный всегда. Вы начали работать над спектаклем в начале 2022 года, а к плотному репетиционному процессу приступили в августе. Что-то изменилось в вашем восприятии этого материала?

— Сейчас мир перевернулся и ставит в такие жесткие рамки, в которых ты можешь оказаться персоной нон-грата только потому, что ты человек другого культурного слоя или другого культурного восприятия, и логика в этом потеряна. «Поминальная молитва» — история о том, как мы проходим через это, наш жизненный человеческий опыт, как мы сами себя можем потерять. Я за созидание, и хочу, чтобы этот спектакль принес доброе, светлое, вечное и показал: неважно, какой ты национальности, это не имеет никакого значения, важно, какой ты человек. И человеческий фактор — основа этой пьесы.

— И для того, чтобы сказать об этом, автор в качестве главного героя выбирает так называемого «маленького человека».

— Мне сразу пришло в голову стихотворение Рождественского «На Земле безжалостно маленькой жил да был человек маленький…», а дальше — «на всей земле не хватило мрамора, чтобы вырубить парня в полный рост!» То же самое происходит с Тевье-молочником: он оказался стержнем всей истории про поминальную молитву. В пьесе вообще нет ни одного плохого человека, даже погромщики не плохие, даже девочка-революционерка — она не антисемитка, она уходит в другой лагерь и так мстит за преданную любовь. У них с одним из персонажей — Перчиком — были отношения, но потом он выбрал дочь Тевье. А погромщики — кому-то заплатили, кто-то очень идейный, кому-то сказали: «Мы сейчас только чуть-чуть покрошим, а так вообще ничего». Поэтому, когда одного из погромщиков спрашивают, за что, ему нечего сказать: «Вы Христа распяли». Логики в этом нет.

— Вас многие знают как выдающегося деятеля современного кукольного театра, но в Сыктывкаре вы решили поставить драматический спектакль. Почему?

— Теоретически можно было бы соединить кукольный и живой планы, бывают такие решения, но я отошел от этого, потому что частью кукольного театра в этом спектакле является табуретка в руках каждого персонажа. Это заявка, вы увидите это в прологе. Я очень люблю театр кукол, но куклы в данной ситуации — это люди, а мебель оказалась не интерьерной составляющей, а смысловой. В кукольных спектаклях у меня, как правило, пять-шесть смысловых планов, в драматических — хотя бы два. Мне хочется, чтобы актеры не просто произносили текст, чтобы был смысл, чтобы получилась эта история человека, который преодолевает, перебарывает себя. Тот же Менахем-Мендл — он, по сути, Ося Бендер. А мне надо, чтобы в конце при всей этой глупости с неправильно понятой телеграммой была очевидна трагедия: изгнанные отовсюду, Менахем с мамой и семья Тевье оказались в чистом поле. А дальше куда? Вспомните «Список Шиндлера»: мы евреи Шиндлера, мы не знаем, куда нам дальше идти. И куда бы они пошли, им везде будет плохо.

— С кем проще работать: с куклами или с живыми актерами?

— С куклами, конечно, это без вопросов. Есть замечательный режиссер Евгений Ланцов, его позвали поработать с кукольниками, он сомневался. Тогда я ему сказал, что работать надо, потому что опыт работы с актерами театра кукол дает возможность по-новому смотреть на драматический театр — тут другой объем и наполнение. В процессе постановки я очень люблю «копошиться», мне очень нравится, когда к делу подходят осознанно. С большим пиететом отношусь к Эфросу по той простой причине, что «репетиция — любовь моя», к Станиславскому, Товстоногову, Вахтангову, Таирову, к великим мастерам, создававшим советский театр.

— Почему на роль Тевье-молочника вы пригласили Андрея Урганта?

— Ургант — человек-легенда. Я считаю его очень крутым предтечей стенд-апа, потому что он сделал с Андреем Максимковым когда-то то, что никто не мог повторить: они создавали такие яркие и разные образы, используя только текст и минимальные средства воплощения, — просто два актера стоят на сцене, и ты видишь, как их диалоги буквально оживают. Я его очень люблю еще с 90-х годов, а он обо мне знал только через фестиваль «КУКАRТ», который он когда-то открывал. И когда я позвонил Андрею Львовичу и предложил поработать в «Поминальной молитве» в Академическом театре драмы им. Савина в Сыктывкаре, он был в шоке. Сейчас, в работе, я убедился, что это величайший артист: его включение, сомнение, сопротивление помогают совершенно по-другому смотреть на образ Тевье. Он туда вкладывает человеческое чувство собственного достоинства — и человеческого ничтожества, — и одним своим присутствием наполняет, включает, поддерживает партнеров по сцене, одно прикосновение его руки сообщает партнеру нужный толчок энергии.

— В спектакле занята большая часть труппы Театра им. Савина. Трудно управлять таким большим коллективом?

— Это как с оркестром: не так сложно, если оркестр умеет пользоваться своими инструментами. Здесь потенциал очень хороший.

— «Поминальную молитву» сложно представить без музыкальной и хореографической составляющих. В вашем спектакле они будут?

— Это в контексте, это вырвать невозможно. Если в татарском спектакле нет татарских песен, если в еврейском спектакле нет фрейлехса, это странно. Над хореографией работает Ангелина Комлева (балетмейстер и актриса Театра им. Савина — прим. ред.), до «Поминальной молитвы» я знал ее только как актрису по спектаклю «Шесть комнат», и после его просмотра у меня появилось доверие ко всем участникам постановки. Фрейлехс — это простые народные движения, что-то похожее есть у румын, у греков, у болгар, по сути, этот танец интернационален, разница только в деталях. В спектакле нет танцев ради танцев, у нас есть музыкант Йоселе, в которого перевоплощается звукорежиссер, и, таким образом, все очень оправданно. «Я русский человек еврейского происхождения иудейской веры», — говорит Тевье. И все завязаны в этой истории, и у каждого — своя мелодика, и в один момент — когда умирает Голда и рождается её внучка — эта мелодика объединяется. И до того, как Тевье придет качать эту люльку, ее качают русская, украинка и еврейка, и каждая поет на родном языке.

— Вы поставили несколько десятков спектаклей, но можно ли сказать, что «Поминальная молитва» станет для вас одним из самых значимых проектов?

— Конечно, в этом списке «Поминальная молитва» стоит особняком. Еврей, который делает спектакль про евреев не о евреях — это особая история. Я ставлю спектакль про русского человека, неважно, какой он национальности. И для меня это квинтэссенция моего режиссерского восприятия себя. Мой друг народный артист России, художественный руководитель театра кукол «Огниво» Станислав Железкин как-то просил меня помочь выбрать, какой спектакль поставить, у него было два названия. На тот момент он уже тяжело болел, и я сказал: «Только „Поминальная молитва“, ты должен поставить точку». Они сделали спектакль, и фактически после «Поминальной молитвы» он ушел… Для меня этот спектакль — важный этап, а в перспективе есть другие хорошие названия: «Ревизор» в театре кукол в Новосибирске, «Бесприданница» в Брянске.

— Вы сами предложили в качестве сценографа и художника по костюмам для этого спектакля главного художника Театра им. Савина Эриха Вильсона. Почему выбрали его?

— Эриха Вильсона знаю и люблю как профессионала уже давно. В сценографии нам очень важно было «отбить» драматическую часть игры артистов и фантасмагорию природного существования. Поэтому появляются веревки, пенька — это же природная вещь. Есть и другой смысл: все мы связаны друг с другом. Вильсон предложил гениальное решение зимы: все будет из белого шпагата, который разлетается над сценой. Интересное художественное решение последнего монолога Голды, когда в финале на ней должно разорваться верхнее платье и улететь вверх, как освободившаяся душа. Во время погрома разбивают швейную машинку Мотла, и из нее вытекает масло, красное, как кровь. Кроме Эриха Вильсона, над «Поминальной молитвой» работает художник по свету Андрей Зозуля из Новосибирска, очень талантливый человек, я с ним делал несколько спектаклей. Он понимает, что такое планы, что надо выделить, что убрать. Текст, актерская игра, музыка, сценография, хореография, свет должны сложиться в одно целое. Надеюсь, все получится, потому что важно не только «что», но и «как».

Возрастное ограничение – 12+

Спектакль участвует в программе «Пушкинская карта»