Сегодня вечером на сцене республиканского театра оперы и балета зазвучит музыка в исполнении одного из самых изысканных классических дуэтов — скрипачки Ирины Бочковой и пианиста Рувима Островского. Несколько дней до концерта известный педагог, народная артистка России, профессор Московской государственной консерватории имени Петра Чайковского Ирина Бочкова провела в занятиях с участниками творческой школы «Юные дарования». О том, как, несмотря на привычно плотную работу в Московской консерватории, именитый музыкант нашла время для Республики Коми и почему стремится давать больше концертов, Ирина Бочкова рассказала в небольшом интервью БНКоми.

Фото Николая Антоновского

- За несколько дней занятий с участниками творческой школы «Юные дарования» удалось кого-то отметить?

- Да, был интересный мальчик из Ухты, Денис Рочев. Мне показалось, что он с будущим, хотя мальчик сейчас в 7 классе и говорит, что еще не решил, чем будет заниматься. Еще обратила на себя внимание Аня Давтян, студентка второго курса колледжа. Мне кажется, что у нее есть будущее, она скрипична, музыкальна. Хотя, конечно, у всех есть недостатки в руках. У всех проблемы с руками, у нас такая специальность. У скрипачей все неестественно, руки постоянно находятся в неудобном положении. А нужно сделать так, чтобы и скрипку держать, и играть на ней, и в то же время отдыхать. Все неудобно, скрипка вообще самый неудобный инструмент. Зато красиво. И произведения потрясающие написаны именно для скрипки.

- В свое время вы стали обладателем второй премии второго конкурса исполнителей имени Чайковского. Как считаете, для чего вообще нужны конкурсы?

- Конкурсы, конечно, нужны, но их не должно быть много, от них не нужно уставать. Дети занимаются, готовят большую программу. Увлекаться конкурсами нельзя, полезно пообщаться, послушать других, поиграть на сцене, выучить программу. Часто бывает, что дети и родители только об этом и мечтают. У меня есть ученик в школе при консерватории. Сейчас он уже в седьмом классе. Его папа все время возит мальчика по конкурсам. Я говорю: «Какие конкурсы, руки надо ставить». А он находит спонсоров и все равно везет его. Я вспоминаю себя в этом возрасте, со мной очень долго занимались, переставляли руки. Это нужно, чтобы ученик понимал, что происходит, хотел поставить руки. А я долго не понимала, чего от меня хотят. Невозможно хорошо сыграть, пока у тебя не поставлены руки, так и этот мальчик, он еще маленький, ему очень сложно.

- У вас в свое время был выбор — заниматься музыкой или чем-то другим?

- Абсолютно никакого выбора у меня не было. В нашей семье нет ни одного музыканта, все мои родственники из деревни, и они, скорее, математики по складу ума. Мой дядя был профессором Казанского авиационного института, мне тоже легче всего в школе давалась математика, она была у меня любимым предметом. У дяди был круг друзей — профессора, мы все время ходили на концерты, встречались у него дома с его гостями. Именно он настоял на моем обучении в музыкальной школе, потому что это было модно. Меня хотели отдать на пианино, но мою маму удалось уговорить отдать меня на скрипку только тем, что скрипка дешевле пианино. Я попала к педагогу Раисе Герман, она решила, что у меня хорошие для скрипки руки. У нас в школе в то время были очень хорошие люди, они жили музыкой, сейчас таких нет. Я помню, что мы много выступали в школе, в училище. Мне завязывали бант, я страшно волновалась, но мне это страшно нравилось. Классе в шестом мой педагог уговорила моих родителей отвезти меня в Москву. Сначала меня показали Ямпольскому (Абрам Ямпольский – советский скрипач-педагог, доктор искусствоведения), но он не смог меня взять и посоветовал обратиться к Борису Беленькому или Юрию Янкелевичу. Первым нам попался Янкелевич, и я считаю это счастьем. Я очень медленно развивалась, у меня были кризисы. На третьем курсе консерватории я решила, что разучилась играть на скрипке: я играла концерт Мендельсона, который обычно играют в детстве. Детям это дается легко, а мне было так трудно. Как я получила вторую премию конкурса Чайковского, я не понимала. Первое мое удачное выступление, по моему мнению, случилось как раз на втором туре конкурса. Я должна была играть концерт Хачатуряна, «Рондо» Кабалевского, «Меланхолическую серенаду» Чайковского, вальс Прокофьева и еще что-то. Программа была огромной, больше часа. Вдруг прошел слух, что концерт будут сокращать, и я мечтала, чтобы сократили первую часть, которая мне не нравилась. Так и случилось. И я настолько была рада, что в первый раз в жизни не волновалась.

- Вы много лет преподаете, поток талантов к вам не иссякает?

- Я много лет сижу в приемных комиссиях, у нас конкурс всегда составляет примерно 60-70 человек на 25 мест. Средний уровень студентов изменился — он стал выше. Если раньше кто-то играл Чайковского или Паганини, его немедленно записывали в гении. Сейчас за приемную комиссию мы выслушиваем 5-6 Чайковских, 5-6 Паганини, очень много Сибелиусов, намного больше, чем раньше. Так раньше не играли, сейчас это стали делать лучше.

- Основная ваша работа — это преподавание. Нет желания сменить кафедру на сцену?

- Я никогда не ездила больше, чем на неделю, мне всегда было жалко студентов. Конечно, это мне сильно помешало, то, что я часто отказывалась от поездок. Но я не могу просто так оставлять своих студентов, я должна знать, чем они занимаются. Мне всегда больше нравилось преподавать, а сейчас у меня становится меньше концертов, и я в ужасе понимаю, что мне есть что сказать слушателям, больше, чем раньше. У меня опыт, у меня знания, мне есть чем делиться.

- В вашем дуэте с Рувимом Островским кто на кого влияет?

- Он на меня, разумеется. Мы с ним познакомились совершенно случайно. Меня звали в Костомукшу, но туда сложно ездить, особенно летом, когда проводится эта летняя школа. Лето я обычно проводила в Казани, до Костомукши оттуда три бессонных ночи поездом. Меня долго уговаривали. Накануне поездки не смогла поехать моя пианистка, тогда мне предложили сыграть Грига вместе с Рувимом Островским, которого я до этого никогда не видела и не слышала. В течение апреля и мая я пыталась поймать его в консерватории. Случайно встретив его в коридоре, я поняла — меньше всего я хочу играть с ним. Но слово уже было дано, деваться было некуда. После репетиций с ним я разучилась играть на скрипке, настолько он все менял — отношение к музыке, к Григу, к скрипке, к партнеру. Все было другим, никто так не занимался, как он, и никто так не играл. Он работает над каждой нотой, фразой, настроением, формой. Сначала мы играли Грига, потом были три сонаты Бетховена, было много других сложных произведений. После работы с ним я совершенно по-другому стала играть на скрипке.

- Случается так, что вам приходится начинать работу над произведением, которое вам не нравится?

- Если произведение не понятно, его нельзя играть. Часто бывает так, что мне не нравится произведение, я его слушаю и понимаю, что не хочу его играть. Так было с концертом Стравинского. Я несколько лет отказывалась от предложения пианиста Кондрашина сыграть его, потом уже, конечно, пожалела. Так во многом и с Рувимом Островским. Кстати, я прилетела в Сыктывкар, чтобы послушать его концерт, в Москве не успеваю.

Концерт пройдет сегодня, 23 ноября, в 18.00 в республиканском театре оперы и балета