Историк Мачей Вырва: В Коми остались свидетели депортации поляков
Очередным исследователем трагического наследия ГУЛАГа в Коми стал доктор истории из Варшавы Мачей Вырва. При поддержке общественного фонда «Покаяние» он проводит полевые исследования в двух районах республики. Результатом его работы станет мемориал памяти депортированных и погибших в Коми поляков и новая книга.
Фото Полины Романовой
- Мачей, вы в первый раз в Коми?
- Во второй раз. Я был здесь два год назад. У нас тут было такое маленькое дело: мы работали в ведомственных архивах в Сыктывкаре, когда они еще были открыты для общественных организаций.
- Вы историк?
- Да, я доктор истории. Эту тему я исследую в польском Центре «Карта», это что-то вроде вашего «Мемориала». «Карта» пользуется большим доверием правительства и общества в Польше. Мы при поддержке государства делаем то, до чего у них не доходят руки. Так что я выполняю общественный заказ «Карты».
- Как вы вышли именно на эту тему?
- Когда я был студентом, я исследовал судьбы поляков в Казахстане, выучил там русский язык. И стал развивать тему депортированных соотечественников дальше, она меня затянула.
- Где богаче материал – в Казахстане или в Коми?
- Этнографического материала больше там. Там еще остались свидетели тех событий и их потомки. Хотя вот сейчас выясняется, что и здесь остались потомки депортированных поляков, в Эжве и Часово. Нам рассказали об этом в селе Ыб. В свое время они завели семьи, ассимилировались. Не все сегодня готовы вспоминать прошлое, это очень тяжело для них.
- Какой процент польского населения пострадало в те годы?
- С 1939-го по 1956-й – миллионы людей. Это не только депортированные, но и заключенные. Но точной цифры нет, как раз для установления этого мы проводим это исследование.
- А как в Польше относятся к теме?
- Долгое время в Польше нельзя было говорить об этом, и большинство свидетелей той эпохи уже умерли. Теперь говорить можно свободно, об этом все знают и воспринимают как трагедию. Это одна из важных тем истории 20 века Польши. Еще одна важная тема - Катынь. Каждый год говорим и вспоминаем об этом.
- Сегодня эта тема используется как политическая карта?
- К сожалению, да. Есть сейчас политический оттенок, потому что российские власти не дают полного доступа к архивам, поэтому мы и не можем назвать точную цифру расстрелянных, восстановить полную картину произошедшего в Катыни. Та же непростая ситуация у нас с Белоруссией.
- Не так давно польская еврейка из Америки в интервью сказала нам парадоксальную вещь: благодаря ГУЛАГу ее семья спаслась от фашистов.
- Это частный случай. Нет ни одного декрета и постановления, где русские таким образом спасали бы евреев от фашистов. Парадокс в том, что так получилось. Фашисты не пустили польских евреев-беженцев обратно в оккупированную часть Польши. А беженцы не хотели становиться советскими гражданами и стали жертвой ГУЛАГа. Но не были расстреляны фашистами. Среди депортированных было много жертв, но евреев погибло меньше, чем поляков. Так что парадоксально, но от уничтожения их спасли сами же фашисты, не впустив в страну. Из Восточной Польши, захваченной СССР, было четыре депортации. Евреи попали в третью депортацию, а поляки-«осадники» – в первую. Они попали в Коми зимой, их выгрузили в «чисто поле», безо всяких условий к существованию. А евреев привезли летом 1940-го года, когда там что-то уже было. Именно поэтому они и спаслись, а не потому, что советская власть относилась к кому-то лучше или хуже или имела намерение кого-то «спасти». Ни о каком гуманизме речь не шла.
- Сколько точек-регионов на территории бывшего Советского Союза, где были поляки?
- Сорок, и Коми – лишь один из них. Из регионов Северо-Востока Европейской части России депортированных больше всего было в Архангельской области.
- У вас есть совместные труды с нашим фондом «Покаяние»?
- Том Индекса репрессированных, посвященный депортированным в Коми АССР, польское издание, аналог вашего мартиролога. Он вышел в Польше, мы работали над ним совместно с Михаилом Рогачевым. Тексты на польском, а вступительная статья – на русском и польском.
- Как вы будете работать в районах?
- Я буду искать людей, которые еще помнят депортированных поляков. Мне важно, что они помнят, как относились к ним, как сосуществовали. Такую работу в Польше еще никто не проводил. Мы хотим сопоставить свидетельства поляков, которые жили здесь, со свидетельствами местных жителей. Вчера мы были в селе Ыб Сыктывдинского района. Нам очень помогла местный библиотекарь Марина Геннадиевна Колегова. После этого мы планируем попасть в Ясног, где нам покажут два бывших польских поселка.
- В Ыбе реально есть те, кто помнит поляков?
- Марина Геннадиевна разыскала трех бабушек, к сожалению, нам не удалось поговорить с каждой по отдельности, мы беседовали все вместе, а это немного не то. Две рассказывали о поляках со слов родителей, а рассказ третьей был особенно интересным. Она сама помнит поляков, сидела за одной партой с польской девочкой, дочерью депортированных. Ей сейчас 76 лет. Она помнит некоторые слова по-польски, и в ее отношении к однокласснице не было никакой политической окраски, они были подругами.
Дальше мы держим путь в Прилузье. Там я буду до 28 августа. Там проект курирует местный краевед Анастасия Сидорова. Почти половина депортированных в Коми поляков приходилась на Прилузский район. Там я рассчитываю собрать наиболее богатый материал, побывать в местах захоронений, в польских поселках. Из «Покаяния» со мной едет сотрудник Владислав Каракчиев, знающий коми язык.
- Что станет результатом ваших исследований?
- Этим проектом заинтересовалось польское консульство в Санкт-Петербурге, оно финансируют наш проект. Я буду писать для них подробный отчет. Хотелось бы, чтобы в Коми появился мемориал памяти моих соотечественников. И, возможно, получится интересная книжка.
- Это не последний ваш приезд в республику?
- Нет, конечно! Мне очень здесь нравится: люди хорошие, город хороший. Мне нравятся города, которые представляют собой центр маленького мира. У вас как раз такой город.
Комментарии (23)
Видимо вдохновение историк черпает в сказках СоЛЖЕницына.
> российские власти не дают полного доступа к архивам, поэтому мы и не можем назвать точную цифру расстрелянных, восстановить полную картину произошедшего в Катыни.
Возможно, дружок, это потому, что может так оказаться, что по этим документам расстреливали вовсе не русские, а немцы? А это обстоятельство в свою очередь может очень не понравиться нашим западным "партнерам". М?
«В лагерях для военнопленных НКВД СССР и в тюрьмах западных областей Украины и Белоруссии в настоящее время содержится большое количество бывших офицеров польской армии, бывших работников польской полиции и разведывательных органов, членов польских националистических контрреволюционных партий, участников вскрытых контрреволюционных повстанческих организаций, перебежчиков и др. Все они являются заклятыми врагами советской власти, преисполненными ненависти к советскому строю.
В лагерях для военнопленных содержится всего (не считая солдат и унтер-офицерского состава) 14 736 бывших офицеров, чиновников, помещиков, полицейских, жандармов, тюремщиков, осадников и разведчиков, по национальности свыше 97 % — поляки.
Исходя из того, что все они являются закоренелыми, неисправимыми врагами советской власти, НКВД СССР считает необходимым:
Дела о находящихся в лагерях военнопленных — 14 700 человек бывших польских офицеров, чиновников, помещиков, полицейских, разведчиков, жандармов, осадников и тюремщиков, а также дела об арестованных и находящихся в тюрьмах западных областей Украины и Белоруссии в количестве 11 000 человек членов различных к-р шпионских и диверсионных организаций, бывших помещиков, фабрикантов, бывших польских офицеров, чиновников и перебежчиков — рассмотреть в особом порядке, с применением к ним высшей меры наказания — расстрела.
"
5 марта было принято соответствующее решение Политбюро:
Дела рассмотреть в особом порядке, с применением к ним высшей меры наказания — расстрела. Рассмотрение дела провести без вызова арестованных и без предъявления обвинения, постановления об окончании следствия и обвинительного заключения. Рассмотрение дел и вынесение решения возложить на тройку, в составе т.т. Меркулова, Кобулова и Баштакова (начальник 1-го спецотдела НКВД СССР).
К концу марта в НКВД была завершена разработка плана по вывозу польских военнопленных из лагерей и тюрем к местам расстрела. Заключённых из всех украинских тюрем везли на расстрел в Киев, Харьков и Херсон, из белорусских — в Минск.
Для уничтожения заключённых Осташковского лагеря была приготовлена Калининская тюрьма, заранее освобождённая от других заключённых. Одновременно неподалёку от Калинина, в посёлке Медное, экскаваторы вырыли несколько огромных ям. Руководил массовым расстрелом польских офицеров в Осташковском лагере В. М. Блохин.
С начала апреля военнопленных начали вывозить на расстрел эшелонами по 350—400 человек. Этапируемые заключённые полагали, что их готовятся отпустить на свободу, поэтому настроение в их рядах было приподнятое.
В работе «Катынский лабиринт» В. Абаринов приводит последние строки из дневника польского военнопленного — майора Адама Сольского, отправленного по этапу из Козельского лагеря 7 апреля 1940 года. В дневнике, впоследствии найденном немецкой комиссией Г. Бутца, значится:
20 апреля. С 12 часов стоим в Смоленске на запасном пути.
21 апреля. Подъём в тюремных вагонах и подготовка на выход. Нас куда-то перевозят в машинах. Что дальше? С рассвета день начинается как-то странно. Перевозка в боксах «ворона» (страшно). Нас привезли куда-то в лес, похоже на дачное место. Тщательный обыск. Интересовались моим обручальным кольцом, забрали рубли, ремень, перочинный ножик, часы, которые показывали 6.30…
Непосредственно в Катыни расстрел осуществлялся следующим образом: расстреливаемых связывали (иногда также накидывали на голову шинель) и подводили ко рву, после чего стреляли из пистолета в затылок. В Харькове и Калинине расстрелы производились в тюрьмах.
Использовались в основном пистолеты «Вальтер» и «Браунинг» под патрон «Браунинг» калибра 7,65 мм (в меньшей степени 6,35 мм). Тот факт, что при эксгумации в Катыни в 1943 году были обнаружены исключительно патроны немецкого производства, длительное время считался одним из основных доказательств того, что расстрелы были осуществлены немецкими оккупационными войсками. В настоящее время собрано достаточно свидетельств и косвенных доказательств того, что эти патроны использовались в пистолетах фирмы «Вальтер» или «Маузер», применявшихся сотрудниками НКВД при расстрелах. Кроме того, в начале 1990-х гг. при раскопках на полигоне НКВД «Медное» под Тверью, где, в частности, были похоронены расстрелянные в Калининской тюрьме поляки — узники Осташковского лагеря, следователями Главной военной прокуратуры и польскими исследователями были обнаружены гильзы, аналогичные катынским.
Казни длились с начала апреля до середины мая 1940 года в рамках «Операции по разгрузке лагерей».
По данным, указанным в записке председателя КГБ Шелепина (1959), всего было расстреляно 21 857 человек, из них в Катыни 4 421 человек, в Харькове 3 820 человек, в Калинине 6 311 человек и 7 305 человек в лагерях и тюрьмах Западной Украины и Западной Белоруссии.
Эта фальшивка Геббельса возымела действие. Польское правительство в изгнании расторгло дипломатические отношения с СССР, о чем позже сильно сожалело, так как Советский Союз ответил на это созданием Польского комитета национального освобождения, который и стал костяком нового правительства. А в 1944 году наши направили в район Катыни свою комиссию, возглавляемую знаменитым врачом-академиком Бурденко, в которую пригласили нескольких видных политических деятелей Запада, английских и американских журналистов. Эта комиссия пришла к выводу: польских пленных расстреляли немцы. В 1945-м на Нюрнбергском процессе наши попытались рассмотреть и это дело. Но произошла техническая ошибка. Смоленские свидетели неправильно запомнили имя командира немецкой тыловой части, которая расстреливала поляков и русских, и в качестве обвиняемого вызвали на процесс другого человека, который доказал свое алиби. Командира расстрельщиков не нашли, эпизод остался нерассмотренным и в итоговый приговор не вошел.
В 1990 году, когда Советский Союз уже был весь в долгах и Горбачев носился по всему миру, как ведьма на метле, пытаясь выпросить уже не новые кредиты, а хотя бы отсрочки погашения набранных, ему сделали предложение, от которого нельзя отказаться. А именно: признать вину СССР в расстреле поляков в Катыни и документально ее подтвердить. Автором идеи считают Збигнева Бжезинского - по происхождению этот американский политтеоретик поляк и ненавидит Россию со всей многовековой ненавистью предков. Ведь Польша и Россия долго тягались за главенство в Восточной части Европы и нашей победы поляки по сей день нам простить не могут.
Архивисты заказ Горбачева выполнили, склепав на коленке десятки документов. Но среди тех, кто был назначен на это грязное дело, оказались и люди профессионально честные. Они составили документы так, что даже дилетантам ясно - перед ними �липа�.
Польское общественное мнение нафаршировано этой фальшью, многие поляки на ней зарабатывают деньги.Наши власти понимают, что любые сведения о реальных событиях будут восприниматься в Польше как желание ”клятых ей” отпереться от ответственности. Поэтому сейчас, когда в мире так тревожно, российское руководство об этом деле может говорить разве что намеками.
http://www.eg.ru/daily/politics/18618/
Покаяние, покаяние. Кто перед кем должен каяться, если известны все пофамильно ответственные за репрессии.
Интересная картинка у Рогачева на футболочке...
... Поляк этот, доктор истории, хрен с ним. Не понимаю этих... одни слова ругательные...мемориальцев...кто они?
...Мачей. Вы как с Луны свалились? Какой мемориал? Мы же русские-советские-российские, по Вашему, все такие плохие...
... Марчей, поизучайте, что ли, параллельно историю России Смутных времен... Вдруг станет интересно, дальше пойдете... А там и удивительного ничего не будете видеть в истории России и Польши в 20 веке...
_________________________________________
В фундаментальном исследовании «Красноармейцы в польском плену в 1919—1922 гг.», подготовленном Федеральным архивным агентством России, Российским государственным военным архивом, Государственным архивом Российской федерации, Российским государственным архивом социально-политической истории и польской Генеральной дирекцией государственных архивов на основе двустороннего соглашения от 4 декабря 2000 года впервые достигнуто согласие исследователей в отношении количества умерших в польских лагерях красноармейцев — умерших от эпидемий, голода и тяжелых условий содержания. Российский профессор Г. Ф. Матвеев предполагает, что в плену умерло 18-20 тыс. красноармейцев (12-15 % от общей численности попавших в плен). Польские профессора З. Карпус и В. Резмер утверждают, что за весь трехлетний период пребывания в Польше (февраль 1919 — октябрь 1921) в польском плену умерло не более 16-17 тыс. российских военнопленных, в том числе около 8 тыс. в лагере Стшалкове, до 2 тыс. в Тухоли и около 6-8 тыс. в других лагерях.
........Имеются (неподтвержденные из других источников) свидетельства (А. Велевейский в «Газете выборчей» от 23 февраля 1994 г.) о приказе будущего премьера генерала Сикорского расстрелять 300 военнопленных без суда и следствия. Генерал Пясецкий приказал не брать русских солдат в плен и уничтожать сдавшихся[5]. Речь. по-видимому, идет о приказе командующего 5-й польской армии Владислава Сикорского, отданного в 10 часов утра 22 августа 1920 г. о том, чтобы, не брать пленных из прорывающейся из окружения колонны Красной Армии, особенно кубанских казаков, мотивируя тем, что конники 3-го кавалерийского корпуса Гая во время прорыва в Восточную Пруссию якобы изрубили шашками 150 польских пленных. Приказ действовал несколько дней. Особым издевательствам подвергались коммунисты, евреи или заподозренные в принадлежности к ним, пленные красноармейцы-немцы расстреливались на месте. Другие пленные зачастую также становились жертвами произвола польских военных властей. Широко практиковались ограбления пленных и издевательства над пленными женщинами
_________________________
Политики Польши, когда каятся будем за замученных людей???
Что касается войны 1919-1920 года были:
В. И. Ленин: Разрушая польскую армию, мы разрушаем тот Версальский мир, на котором держится вся система теперешних международных отношений. Если бы Польша стала советской, Версальский мир был бы разрушен и вся международная система, которая завоевана победами над Германией, рушилась бы.
Л. Д. Троцкий: У Ленина сложился твёрдый план: довести дело до конца, то есть вступить в Варшаву, чтобы помочь польским рабочим массам опрокинуть правительство Пилсудского и захватить власть.
Таким образом, со стороны Польши это была отечественная война за сохранения собственного государства.
_________________________
Договор установил границу между РСФСР и УССР, с одной стороны, и Польшей. К Польше отходили обширные территории, находящиеся к востоку от Линии Кёрзона, с преобладанием непольского населения — Западная Украина и Западная Белоруссия Гродненская губерния[1], Волынская губерния[2] и часть территорий других губерний Российской империи.
_____________________________
Между тем свидетельства, помещенные в сборнике, нельзя читать без содрогания. Вот что писал в ноябре 1920 г. о своих посещениях польских лагерей секретарь-распорядитель отдела военнопленных Американской ассоциации христианской молодежи И. Вильсон.
Лагерь Модлин. “Квартиры в плохом состоянии, люди спят на голых досках, без матрасов и одеял... пища вполне удовлетворительная”. Лагерь в Лодзи. “Люди лежат на полу без покрывал, покрытые собственной одеждой, по большей части очень истрепанной и крайне недостаточной для этого времени года... Большинство из них босые или в одних носках”. Лагерь в Рембертове. “В каждой комнате находится 100 человек. У них нет ни покрывал, ни одеял, и они спят в обычном платье на голых досках... пленные нуждаются в платье и обуви” (“Красноармейцы...”, с.339—346).
Надо сказать, что оценки И. Вильсона были достаточно благоприятными для польских властей. Американский наблюдатель был наивен и полностью полагался на информацию лагерного начальства. Вот как он отозвался о пище для военнопленных, которую ему предложили 7 октября 1920 г. в концентрационной станции в Модлине: “она была вполне удовлетворительной и по содержанию была лучше той, которую получали русские пленные в Германии. Комендант был очень любезен...” (Там же,с. 340).
Можно было бы согласиться с этой оценкой, если бы не телеграмма командира укрепленного района Модлин Малевича. 28 октября 1920 г., то есть через три недели после визита Вильсона, он сообщает Верховному Командованию Войска Польского о том, что в лагерном “госпитале 900 желудочных больных (из 3.500 пленных), из которых почти 10 процентов смертельных случаев... Главные причины заболевания — поедание пленными различных сырых очистков и полное отсутствие обуви и одежды” (там же, с. 355). “Поедание сырых очистков” как-то не вяжется с “вполне удовлетворительной пищей”!
В декабре 1920 г. Верховный Чрезвычайный комиссар по делам борьбы с эпидемиями Эмиль Годлевский в письме военному министру Казимежу Соснковскому положение в лагерях военнопленных характеризовал как “просто нечеловеческое и противоречащее не только всем требованиям гигиены, но вообще культуре” (там же, с. 419). К сожалению, его письмо так и осталось гласом вопиющего в пустыне.
Месяцем раньше начальник медицинской службы французской военной миссии в Польше майор Готье отмечал, что в крупнейшем лагере военнопленных Стшалково “пленные одеты в лохмотья, питание явно недостаточно” (там же, c. 361). Ситуация в Стшалково фактически не изменилась до самого его закрытия.
О бесчеловечном отношении к пленным красноармейцам в феврале 1922 г. жестко высказался в своем докладе НКИД РСФСР председатель Российско-Украинской делегации (РУД) Е. Я. Аболтинь: “Может быть, ввиду исторической ненависти поляков к русским или по другим экономическим и политическим причинам военнопленные в Польше не рассматривались как обезоруженные солдаты противника, а как бесправные рабы.
Содержа пленных в нижнем белье, поляки обращались с ними не как с людьми равной расы, а как с рабами. Избиения в/пленных практиковались на каждом шагу...” (“Красноармейцы...”, с. 704).
Документы и свидетельства позволяют с большой степенью уверенности утверждать о планомерном и буквальном истреблении голодом и холодом красноармейцев в польских лагерях для военнопленных. Можно также сформулировать вывод о том, что в Польше предопределенность гибели русских пленных определялась не решением вышестоящих властей, а общим антироссийским настроем польского общества — чем больше подохнет большевиков, тем лучше.
Наиболее ярко антироссийские настроения сформулировал тогдашний заместитель министра внутренних дел, в будущем министр иностранных дел Польши Юзеф Бек: “Что касается России, то я не нахожу достаточно эпитетов, чтобы охарактеризовать ненависть, которую у нас испытывают по отношению к ней” (В. Сиполс. “Тайны дипломатические”, с. 35). Бек хорошо знал настроения в польском обществе.
Неплохо знал о них и родившийся в Польше командующий Добровольческой армией Антон Иванович Деникин. Вот что он пишет в своих воспоминаниях о жестоком и диком прессе полонизации, придавившем русские земли, отошедшие к Польше по Рижскому договору (1921): “Поляки начали искоренять в них всякие признаки русской культуры и гражданственности, упразднили вовсе русскую школу и особенно ополчились на русскую церковь. Мало того, началось закрытие и разрушение православных храмов” (А. Деникин. “Путь русского офицера”, с. 14).
В то время в Польше было разрушено 114 православных церквей, в том числе был взорван уникальный по своей культурной значимости варшавский кафедральный собор святого Александра Невского, имевший в своем собрании более десяти тысяч произведений и предметов мировой художественной ценности. Оправдывая это варварское деяние, газета “Голос Варшавски” писала, что “уничтожив храм, тем самым мы доказали свое превосходство над Россией, свою победу над нею”.
Б. Штейфон, начальник штаба белогвардейской Отдельной русской армии (из состава Добровольческой армии генерала А. Деникина), попавший Варшаву в 1920 г., в своих воспоминаниях писал: “Русского в Варшаве ничего не осталось. Нетерпимость доходила до того, что гимназия (около памятника Копернику), отделанная раньше в русском стиле, стояла с отбитой штукатуркой и выделялась, как грязное пятно, на фоне остальных зданий”.
В то же время, будучи в Познани, Б. Штейфон отмечал: “Насколько в Варшаве было все польское и русского ничего не осталось, настолько в Познани все немецкое сохранилось. Названия улиц, вывески, книжные магазины, объявления — все это пестрело немецкими названиями. Польская речь слышалась только изредка и совершенно тонула среди отовсюду слышавшихся немецких слов”. Странная избирательность польских националистов! В настоящее время происходит нечто подобное. Некоторые политические силы в Польше стремятся выдвинуть на первый план советскую “оккупацию”, представляя её более страшной, нежели нацистская.
Отношение к русским в 1920—1922 гг. в Польше было враждебным. Даже члены Российско-Украинской делегации (РУД) по репатриации пленных в Варшаве систематически подвергались оскорблениям. В телеграмме председателя РУД Е. Игнатова наркому Г. Чичерину от 3 мая 1921 г. говорится: “Отношение... в значительной мере враждебное и недопустимое даже с точки зрения буржуазных международных отношений и правил приличия” (“Красноармейцы...”, с. 552—553).
Нетерпимость в отношении всего русского, а тем более советского (то есть комиссарско-еврейского, как считали тогда в Польше) обусловило то, что, как полагают некоторые российские исследователи, до 40% красноармейцев, взятых в плен, погибали, не попав в лагеря военнопленных. Раненых, как правило, бросали на месте пленения без оказания помощи, многие коммунисты, комсостав и евреи расстреливались без суда и следствия, во время многодневного следования эшелонов в лагеря военнопленные, не получая пищи и воды, умирали.
Всего несколько примеров. 24 августа 1920 г. поляки расстреляли из пулеметов 200 пленных (там же, с. 527—528). Этот факт был подтвержден начальником штаба 5-й армии подполковником Воликовским в оперативной сводке. В августе 1920 г. в деревне Гричине Минского уезда после длительных истязаний и издевательств взятые в плен красноармейцы были так бесчеловечно расстреляны, “что некоторые части тела были совершенно оторваны” (там же, с. 160). Как свидетельствует красноармеец А. Честнов, взятый в плен в мае 1920 г., после прибытия их группы пленных в г. Седлец все “партийные товарищи, в числе 33 человек, были выделены и расстреляны тут же” (там же, с. 599).
Бывший узник польских лагерей Лазарь Борисович Гиндин, служивший до пленения в 160-м полку 18-й дивизии 6-й армии советского Западного фронта в должности старшего врача, рассказывает, что поляки прежде всего “выискивали среди пленных жидов и комиссаров. За выданных обещали хлеб и консервы. Но красноармейцы не выдавали” (http://www.krotov. info/library /k/krotov/lb).
Не меньшие испытания ждали пленных в долгом пути до лагеря. Представитель Польского общества Красного Креста Наталья Крейц-Вележиньская в декабре 1920 г. отмечала: “Трагичнее всего условия вновь прибывших, которых перевозят в неотапливаемых вагонах, без соответствующей одежды, холодных, голодных и уставших... После такого путешествия многих из них отправляют в госпиталь, а более слабые умирают” (“Красноармейцы...”, с. 438).
Культработник РККА Вальден (Подольский), прошедший все круги ада польского плена в 1919—1920 гг., в своих воспоминаниях “В польском плену. Записки”, опубликованных в 1931 г. в №№ 5 и 6 журнала “Новый мир”, описывал шовинистический настрой польской интеллигенции, которая специально приходила к поездам с военнопленными, чтобы поиздеваться над ними. Раздетый польскими солдатами до “подштанников и рубахи, босой”, Вальден весной 1919 г. вместе с другими пленными был загружен в поезд, в котором они ехали 12 дней, из них первые 7—8 дней “без всякой пищи”. По дороге, на остановках, иногда длившихся сутки, к поезду подходили “господа с палками и “дамы из общества”, которые истязали выбранных ими пленных. Вальден вспоминает, что какой-то “...шляхетский юноша действительно хотел испробовать на мне свой револьвер. Кто-то его остановил... Многих мы недосчитались за нашу поездку” (“Новый мир”, № 5, 1931, с. 84).
Л. Гиндин также вспоминает, что с него “сняли сапоги и одежду, дали вместо них отрепья. По одному вызывали на допрос. Потом повели босиком через деревню. Подбегали поляки, били пленных, ругались. Конвой им не мешал”.
Смертность военнопленных на пути в лагеря доходила до 40%. 20 декабря 1919 г. на совещании в Верховном командовании Войска Польского майор Янушкевич сообщал: “Из транспорта в 700 человек, высланных из Тернополя, прибыло 400” (“Красноармейцы...”, с. 126).
Только через год, 8 декабря 1920 г., министр военных дел Польши издал приказ о недопустимости транспортировки голодных и больных пленных. Основанием для приказа явился факт отправки из Ковеля в Пулавы 300 пленных, из которых доехали 263 человека, 37 умерли и 137 после прибытия были помещены в госпиталь. “Пленные, по рассказу нынешнего командира станции, были 5 дней в пути и все это время не получали еды, поэтому после прибытия в Пулавы, как только их выгрузили и направили на станцию, пленные бросились на дохлую лошадь и ели сырую падаль” (там же, с. 434). Сколько таких эшелонов прошло без внимания высочайших инстанций, одному Богу известно.
Как выполнялись в Польше приказы руководства, свидетельствуют следующие факты. 22 ноября 1920 г. на совещании представителей отделов штаба и департаментов МВД Польши в связи с “катастрофическим состоянием лагерей военнопленных” было решено отдать в распоряжение I отдела штаба министерства военных дел 15 000 ботинок, 25 000 шинелей и 3000 комплектов обмундирования.
Через месяц после этого решения и через десять дней после вышеупомянутого приказа читаем в донесении санитарного отдела Келецкого генерального округа от 17 декабря 1920 г.: “Докладываю, что в последнее время прибывают в военные госпитали здешнего КГО транспорты больных пленных большевиков без верхней одежды и обуви или в лохмотьях, не защищающих от холода, а иногда и совсем голых” (“Красноармейцы...”, с. 455).
Даже в Россию по обмену пленными красноармейцы по-прежнему отправлялись полураздетыми. Бывали случаи, когда оставшихся раздевали, чтобы одеть отправляемых на родину. Красноармеец Каськов 18 июля 1921 г. (обратите внимание: в “благополучном” 21-м году) в лагере Стшалково был посажен на 14 суток в карцер за то, что “на нем не было кальсон”, которые отняли, чтобы одеть отъезжающего в Россию, а других не выдали (там же, с. 644).
12 декабря 1920 г. в Россию из Польши прибыли в холодном, неотапливаемом вагоне еще 40 красноармейцев в “сильно изнуренном состоянии”. Из прибывшей партии за неделю умерли 5 человек (там же, с. 444). Практически в то же время в Минск прибыл поезд с 36 пленными красноармейцами, которые были также “чрезвычайно изнурены и истощены, в лохмотьях, и один даже без всякой обуви. Жаловались на дурное питание и обращение; вагон был совершенно не приспособлен для перевозки людей и даже не очищен от конского навоза, который лежал слоем в 1/4 аршина...” (там же, с. 445).
Количество погибших при транспортировке нетрудно вычислить, сопоставляя данные о числе плененных красноармейцев с теми, кто оказался в лагерях. Из сводок III отдела (оперативного) Верховного командования Войска Польского явствует, что с 13 февраля 1919 г. по 18 октября 1920 г. было пленено 206.877 красноармейцев. Данные российского историка Г. Ф. Матвеева свидетельствуют о том, что непосредственно в польском плену оказалось около 157.000 красноармейцев (там же, с. 11). Разница в 50 тысяч пленных между данными польского III отдела и Г. Матвеева является тем количеством пленных красноармейцев, которое было “потеряно” в ходе транспортировки в лагеря. При этом надо иметь в виду, что 5 тыс. пленных красноармейцев в июне 1920 г. были отбиты 1-й Конной армией и около 12 тыс. украинских пленных по решению польских властей были отпущены по домам. Тем не менее судьба более 30 тысяч пленных красноармейцев остается неясной, и, вероятно, их следует считать погибшими.
Не менее тяжёлыми были условия содержания в лагерях. Вот типичная ситуация в лагере Стшалково: “19 октября 1920 г. барак для пленных коммунистов был так переполнен, что, входя в него, посреди тумана было вообще трудно что бы то ни было рассмотреть. Пленные были скучены настолько, что не могли лежать, а принуждены были стоять, облокотившись один на другого” (там же, с. 350).
Сортировка в лагерях осуществлялась по политическому и национальному признаку: большевики, пленные русской национальности, поляки, украинцы, пленные литовцы, эстонцы, финны, латыши и т. д. “Пленные русские (после отделения большевистского элемента) делились на три группы”: офицеры и рядовые русские пленные, пленные казаки. Пленные евреи также должны были быть “отделены, помещены отдельно и изолированы” (там же, с. 281—282). В особо тяжелых условиях оказывались русские пленные и евреи.
Характерно, что и отношение к белогвардейцам, интернированным в польских лагерях, также было крайне жестоким. Об этом в письме от 21 декабря 1920 г. начальнику польского государства Юзефу Пилсудскому писал непримиримый борец с большевизмом Борис Савинков. Он обращал внимание “нa бедственное положение офицеров и добровольцев армий генералов Булак-Булаховича и Перемыкина, находящихся в концентрационных лагерях...” (там же, с. 458).
Сегодня 80 летняя соседка Анна Степановна, родом из Прилузья, так совпало, вспоминала, как к ним в деревню во время войны привезли поляков, к ним в дом поселили старого дедушку. Вспоминала, что он им починил часы ходики с гирями. Её мать всегда ему наливала по стакану молока с хлебом, хотя отец был на фронте, есть нечего было совсем, было много детей. Только через несколько месяцев старику-поляку дали продуктовую карточку. А потом их увезли пароходом на Котлас.
Подумалось, не исключено, этот дедушка расстреливал и издевался над красноармейцами в 20-х.