Анастасия Михайловна Бычкова на войне была шофером. О фронтовой жизни она рассказывает откровенно и без прикрас. Интервью с Анастасией Михайловной опубликовала пресс-служба МВД по Коми.

Фото 11.mvd.ru

- Анастасия Михайловна, расскажите, как вы попали на войну?

- Я в Сыктывкаре в библиотеке работала. Сначала меня мобилизовали на трудовой фронт, базирующийся у нас в районе Лесозавода. Там мы грузили шпалы и отправляли на фронт. В это же время в одном из городских предприятий, где главным бухгалтером была моя родственница, остро не хватало счетовода. И она забрала меня к себе на работу.

Во всем мне помогала, я даже жила у нее. А ведь в те времена шутки с партией были плохи, узнали, что у нее работница из мобилизованных трудится, вызвали в обком и срочно приказали меня убрать с предприятия. Потом был первый набор девушек на фронт в качестве медиков. А второй набор - целая история. Помню даже дату - 14 июня 1942 года – призвали всех городских девушек, подходящего возраста, порядка 300 человек. В те времена Военкомат находился на месте современного Вечного огня. Мы все в очереди сидели, потом медики раздели нас догола, и вдоль длинного коридора шли, проверяли. Слышу, про меня шепчутся: «Ей ведь шестнадцать лет » (больно худенькая и маленькая была), хотя на самом деле мне уже 21 год исполнился. А потом спрашивают у меня: «Желаешь Родину защищать?». Я без запинки выпалила: «Желаю!» Так меня и записали в «списки на войну». Из трехсот девушек, выбрали только девяносто самых здоровых и подготовленных. Повезли нас в Котлас, затем Архангельск, Мурманск. Затем стали на шоферов учить. Около Мурманска есть полуостров Ким, так мы там обучались два месяца. 48 девушек, остальные все мужики. Ситуация была такая, что машины были, а шоферов не хватало. Так что и девчонки пригодились. Но права после учебы только шестеро получили (в том числе и я), остальные доучивались.

- Вы, наверное, возили грузы, которые американцы и англичане нам в помощь присылали?

- Я была в боепитании в 6 автороте. На фронт снаряды везу, а оттуда раненных. Кузов мне нагрузят, покроют брезентом и вперед. Бомбили нас «мессершмитты» сильно, постоянно над нами летали. Америка и Англия помогали нам, конечно, консервы, да другие продукты присылали. И как только караван идет с провизией, так и бомбежка. Да и пехота немецкая обстреливала. В строну от дороги невозможно было заехать даже метра – везде мины, и деревья с растяжками. Год немцы занимали большую часть нашей северной территории, у них там были землянки и всякие приспособления. Попробуй куда сунься даже замаскированный.

- Не страшно вам, молодой девушке, было на войне?

- Конечно, страшно, не дай Бог такое увидеть. Но потом со временем страх притуплялся как-то, привыкали, наверное, к взрывами и пулям. Больше всего я боялась плена и ранения. Когда нас бомбили, и мы останавливались, я сразу в кучку сжималась, чтоб, если что зараз убило. Да и в плену рассказывали люди, очень плохо было. Но судьба уберегла и от того, и от другого. Вернулась с войны без царапины.

- Как назывался ваш фронт?

- Северный фронт около Мурманска. Война на севере по сути 22 октября 1944 года закончилась. Войска двинулись на Германию. А мы в Финляндию зашли, потом был приказ ее оставить и встать на границе с этим государством. Страшное было время. Бывало, поставишь часового на пост, через пару часов придешь, а его уже след простыл – финны утащили.

- А стрелять вам, фронтовому шоферу, не приходилось?

- Нет, не пришлось, я ведь все время, считай, «баранку» крутила. Но стрелять хорошо умела. Я же командиром взвода была - примером для подчиненных. У меня была немецкая винтовка – здоровая такая, как тесак, ее в кабинку поставишь, так три дня не вытащишь. Всякое бывало на фронте. Машины едут, везде грязь, болото, так некоторые мужики наши, чтоб проехать под колеса убитых немцев бросали, а я не могла человека бросить...

- Спасать людей часто доводилось?

- Как-то раненного командира везла, у него были обе руки оторваны. Обычно руководящему составу папиросы «Беломорканал» выдавали, а солдатам махорку. Но у этого майора махорка почему-то была. Тут бомбежка началась. А вокруг карликовые березы, не спрячешься. Майор мне и говорит: «Сделай мне козью ножку» (так самокрутку из махорки называли). А я ведь одна среди всех наших девчонок не курила, всю махорку мужчинам нашим отдавала. Закрутки делать не умела. Взяла кусок немецкой бумаги и кручу-кручу, как видела. Сделала, смотрю, а он уже без сознания. Полуживого в госпиталь успела привезти.

Я среди наших старательная была, аккуратно выполняла все поручения. У меня девичья фамилия Головушкина, так меня наш командир по-отечески «буйная головушка» называл. Вернулись мы тогда в часть, я думаю все – надо срочно научиться курить. У нас бочка стояла с песком, возле нее наши мужики курили. Я туда пришла и вдруг буфер как заорет: «Ефрейтора Головушкину срочно к командиру роты». Зашла к нему, а они спрашивает: «Ты что в курилке делаешь?». Я врать не умею, говорю, что курить учусь. А он строго так: «Чтобы от тебя больше духом этим не пахло!». Так я и не научилась курить.

- Как кормили вас на войне?

- Не очень. Давали сухарик от буханки на день и немного супа. Больше всего варили лошадей. Я так привыкла к этому мясу, в любое время могу съесть, очень вкусное и силу будто дает. А вот рыбу, хоть возле Белого моря служили, не видали в глаза. Обычно я в часть приеду, а там уже каша наварена. А однажды был случай – подъезжаю, и тут на тебе – бомба летит прямо в котел – вот тебе и каша…

- Чайку-то, наверное, любили в войну попить?

- Это да, отдушина была наша. Нам еще по сто грамм спирта каждый день давали. А на севере холодно минус 40 градусов зимой. Я сильно мерзла, губы спиртом намажу, чтоб не трескались, да от холода, а остальное мужикам нашим отдаю. Они же мне за это машину всегда чинили. Так что она у меня никогда не ломалась.

На месяц давали пол-литровые банки сахарного песка и махорки. Сахар у нас в один момент уходил. Но вот воды не хватало досыта. Да и горькая какая-то была. Приходилось по два раза в очереди за водой стоять, чтоб хватило на день.

- Были ли на фронте незабываемые встречи?

- Нам довелось на фронте повстречаться с двоюродным братом Мишей. Он из Архангельска призывался, а я из Коми. А оказались друг от друга за 60 километров. Миша был лейтенантом, разведчиком, даже немецкого «языка» приводил. Наград же особых у него не было, да и после войны рано умер.

В войну мы ни за что бы не встретились, если б не боевой листок. Эта агитка выходила каждый день, и там Мишу постоянно хвалили. Однажды журналист пришел ко мне и спрашивает: «Это муж твой - Михаил Головушкин?». Я объяснила, что брат. Потом наш старшина за мою хорошую службу решил меня «премировать» и предложил навестить моего родственника. Мы поехали за продуктами, а заодно и в школу офицеров, где тогда Михаил учился на лейтенанта. Старшина отпустил меня брата поискать, а сам в машине остался. Я хожу вокруг, везде колючая проволока, никак не пройдешь. Пришлось под «колючку» лезть, так меня сразу и арестовали. Спрашивают, как ты смогла пролезть, сколько лет на фронте? Я ответила, что только год. Солдаты приободрили меня, ну молодец говорят, боевая. Предупредили, что мой брат стоит сейчас на посту. Поэтому никаких сигналов посылать ему нельзя, чтоб не отвлекать. А я когда меня мимо него проходила, вижу, начальство его как раз проверяет, все равно не удержалась и крикнула: «Миша!». Нас всех к командиру потом вызвали, опросили. А потом подарок сделали - отпустили Мишу ко мне в гости на три дня. Благо наш старшина был не против. На «учебке» у брата ведь плохо кормили-одевали. А у нас финские домики, печка, еда получше. Кровати, правда, узенькие были. Я думаю, пусть Мишка отоспится, а я пока на посту постою. Оставила его в домике, закрыла. А он свою сырую одежду возле железной печки повесил, да уснул. Я потом пораньше пришла, дверь открыла, а оттуда дым столбом. Рубашка и штаны Мишины загорелись. Сам он живой, конечно, остался, но голый - без портков. Я старшине доложила о случившемся. Он Мишу одел в новую форму, и я отвезла его обратно на «учебу».

- Служба легко давалась?

- Я однажды едва не попала под трибунал. Могли даже по суровым законам военного времени и расстрелять. Я тогда мало еще на машине поездила, а надо было продукты перевезти. Командир роты, старшина, взял меня в колонну из 10 машин. Я самая первая выехала. И вот мы заехали на железнодорожный переезд, а у меня машина вдруг заглохла. Тогда ведь паровозы на дровах ходили, кругом около переездов дровяные склады чуть не до неба высотой. Я машину с перепугу на тормоз поставила, и смотрю паровоз - военный состав - несется с правой стороны прямо на меня. Там пушки, другие орудия, солдаты. А я в это время в машине уже заводную ручку воткнула (в те времена машины на ручку заводились, а не на газ, как сейчас), но, завидев поезд, быстрее выдернула ее обратно. Сначала пыталась выскочить из машины, я затем вернулась. Я ведь присягу давала и за машину, и за винтовку отвечала головой. Тут паровоз как даст мне буфером в бензобак. Хорошо, что машинист вовремя меня заметил и успел притормозить. Машина сильно не пострадала, но, подхватив ее под крыло, поезд заставил нас с ней немного поскакать. Получилось, что я задержала военный состав на 15 минут. Все вышли из вагонов, стали помогать снимать машину и очень удивлялись, увидев, что за рулем оказалась девушка. Записали все мои данные, и поезд ушел. Наши машины утащили мою «подбитую боевую подругу» в часть. Три дня я, дрожа от страха, ожидала своей нелегкой участи. И вот приехал начальник штаба, вызвал меня к себе, велел докладывать, как было дело. Я рассказываю, он слушает внимательно, а потом говорит: «Подойди ближе». Меня трясет, а он руку мне на плечо положил и говорит: «За то, что ты села в машину умирать, как настоящий солдат, я все тебе прощаю». Даже приказ был на меня по Северному фронту. Все хорошо закончилось. Потом отправили меня в Кисловодск на краткий отдых, а по возвращении предоставили новую машину – ЗИС 0050.

- Анастасия Михайловна, расскажите о своих корнях.

- Я родилась в Архангельской области. Затем родители переехали из Межога в Сыктывкар. В семье нашей было семеро детей, из них двое мальчики. Родители были колхозники. Помню, что мой отец во время первой отечественной войны с Германией был в плену 7 лет, а когда вернулся, его в 1920 году в тюрьму посадили. Я родилась в 1921 году. Сейчас уже нет в живых никого из братьев и сестер. Да и другой родни почти не осталось. У меня самой было четверо детей. Все заядлые шофера, как и внуки. Но беда из-за этого семейного увлечения «баранкой» нас не миновала. Дочка в 29 лет разбилась на машине, а сын в 46 лет погиб в автокатастрофе. Сейчас живу с дочерью Александрой, есть еще сын в Курске. Мне довелось вернуться с войны, а мой внук Сергей - сын Александры - в мирное время погиб в Чечне в 19 лет, при исполнении служебного долга.

- После войны вы чем занимались? Не хотелось снова сесть за руль?

- Нет, водителем работать не хотелось, хватило во время войны с лишком. В магазине продавцом работала. А затем сторожем устроилась во Вневедомственную охрану. До сих пор из родного Управления охраны меня с праздниками поздравляют, материально поддерживают.

- О чем еще мечтаете?

- Не дай Бог больше войны. Ничего хорошего в этом нет. Страшно и больно. Хочу, чтобы все люди берегли мир, который нам так тяжело достался. И, когда придет мой срок уходить, чтоб над головой было мирное небо.