Александр Лебедев работает нейрохирургом уже 40 лет, а возглавляет профильное отделение Коми республиканской клинической больницы в течение 30 лет. За это время он провел свыше четырех тысяч операций на позвоночнике и головном мозге. В интервью БНК врач рассказал о самых сложных операциях, как изготовил инструмент, которым пользуется до сих пор, почему лучше лечиться в родном регионе и с какими наиболее частыми патологиями поступают пациенты.

Фото Виктора Бобыря и Александра Лебедева

— Александр Сергеевич, сколько лет вы уже в профессии и возглавляете отделение?

— В 1981 году я окончил Архангельский государственный медицинский институт. Потом в течение года была интернатура по хирургии и 1 августа 1982 года я стал врачом-нейрохирургом отделения нейрохирургии Коми республиканской больницы. Потом была клиническая ординатура в Санкт-Петербурге, а в 1993 году я приступил к обязанностям заведующего нейрохирургического отделения. Получается, что в будущем году будет 30 лет, как я возглавляю отделение. Правда, был период в три года, когда я не работал в нейрохирургии, а был главным врачом КРБ. Но судьба подарила мне возможность вернуться в специальность

— Почему вы решили стать именно нейрохирургом, а не просто хирургом?

— Я как раз и хотел стать хирургом. Мне очень нравилась полостная хирургия, но я же хотел вернуться из Архангельска в Сыктывкар, а места хирурга в республиканской больнице не было. Но была вакансия нейрохирурга. И я стал интересоваться этой специальностью, читать литературу, ведь это необычно — хирургия центральной нервной системы, головного мозга. На фоне этого интереса я и приехал в Сыктывкар в интернатуру. Мысль о том, что стану нейрохирургом, я для себя окончательно закрепил.

В течение года в интернатуре мы обучались всей хирургии по две недели-месяцу: урологии, торакальной хирургии, травматологии, ортопедии, анестезиологии, реанимации, общей хирургии, ЛОР, челюстно-лицевой хирургии, детской хирургии (тогда еще детская хирургия была в составе КРБ). Жаль, что сейчас интернатуру отменили, это была хорошая практическая школа хирургии для молодых специалистов. Тогда я получил такие хирургические навыки, которые в жизни мне очень пригодились. Потому что нейрохирургия — это специальность, где наши врачи должны знать анатомию всего человека, а не только головного мозга, позвоночника. Если речь идет о хирургии периферической нервной системы, то это знание анатомии нервов, мышц, нервных сплетений. Если хирургия поясничного отдела, то это абдоминальная хирургия, потому что есть забрюшинные доступы, варианты доступов через брюшную полость. Если грудной отдел, то здесь ты уже торакальный хирург, который добирается до позвоночника через грудную клетку. Если шея, то тут надо учитывать анатомию сосудов шеи, ЛОР-органов. А еще знания топической диагностики нервной системы, неврологии. Вообще, нейрохирургия, я считаю, — самая разнообразная специальность, где врач должен знать практически все.

— Вы не жалеете, что выбрали именно это направление?

— Я понял, что мне дана специальность, которая близка по духу. Вот так бывает, когда все совпадает. Ты счастливый человек, занимаешься не простым, но любимым делом и тебе все нравится. Даже сложность этой специальности тоже нравится. Ведь в нашей специальности не заскучаешь! Здесь нужны дотошность, терпение и выносливость при продолжительных операциях. Элементы романтизма поначалу точно присутствовали, да и, если честно, я до сих пор не лишен романтизма, хотя уже не в юном возрасте. Считаю, что лучшая операция еще не сделана! Нашей специальности всегда присуще ощущение новизны: ты не стоишь на месте, ты должен постоянно развиваться, совершенствоваться, овладевать новыми методами лечения. Если ты остановился в своем развитии, то как нейрохирург ты просто …умер.

Когда больница два года была ковид-госпиталем, а наши врачи — ковид-специалистами, я считаю, мы не просто остановились в своем развитии, на два года нарушилось поступательное движение вперед. Когда мы вновь начали работать, и все вернулось на свои места, я почувствовал, что мои коллеги жутко соскучились по настоящей и интересной работе. При всей важности и эмоциональной сложности работы по лечению ковида, это не идет ни в какое сравнение с нейрохирургией. Нейрохирургия — это колоссальное творчество, где нужно проявлять все свои креативные и интеллектуальные способности.

— Вы работаете нейрохирургом уже 40 лет. Как за это время изменилась ситуация при оказании медицинской помощи?

— Через полгода отделению исполняется 55 лет. За это время были разные периоды. Иногда забавно рассказывать молодым коллегам, как приходилось работать в 80-е годы, какая примитивная была диагностика. Даже сам удивляюсь: «Неужели так было!». Но наступил 1995 год, когда в больнице впервые в республике установили магнитно-резонансный томограф и диагностика заболеваний центральной нервной системы шагнула далеко вперед. Представляете, удалось заглянуть внутрь головного и спинного мозга и увидеть то, что надежно спрятала природа. Мы просто не могли насмотреться на эти картинки головного мозга! А это, соответственно, стимулировало развитие и нейрохирургии. Следующий этап — это 2002 год, когда приобрели операционный микроскоп и операции стали проводиться с применением микрохирургии. В 2008-2009 годы благодаря федеральной сосудистой программе появились нейронавигация, более современный микроскоп, эндоскопическое оборудование, операционный стол с системой жесткой фиксации головы, микрохирургические инструменты. Следующее десятилетие практически каждый год внедрялись по 3-4 новые методики лечения, приобреталось новое оборудование, чтобы еще лучше, точнее, с меньшей операционной травмой проводить операции на головном мозге и позвоночнике. Это позволяло лечить пациентов без выезда за пределы Коми, на уровне самых современных российских центров нейрохирургии.

— Какие патологии встречаются у пациентов чаще всего?

— Наиболее часто встречающаяся патология — это дегенеративные заболевания позвоночника. В год мы проводим около 150-170 таких операций, в том числе с применением самых современных методов стабилизации на шейном, грудном, поясничном отделах позвоночника, включая малоинвазивные чрезкожные методики стабилизации. Наши доктора в совершенстве владеют любыми доступами к позвоночнику, а ведь здесь необходимо иметь навыки и абдоминального, и торакального хирурга. Самая частая операция — это микрохирургическое удаление грыжи диска, микродискэктомия на поясничном уровне. И вроде бы не самая сложная операция по нашим меркам, но и она требует серьезного предоперационного планирования с учетом всех особенностей анатомии и расположения грыжи. И здесь бывают исключения и сюрпризы, когда удаление грыжи становится очень сложной и продолжительной операцией.

— Грыжа возникает из-за тяжелых нагрузок?

— Вообще, есть несколько причин появления грыжи — наследственная предрасположенность и приобретенный фактор. Во втором случае грыжа может возникать из-за тяжелых нагрузок, например, у водителей и у тех, кто занимается тяжелым физическим трудом. Но в то же время, сколько к нам привозили таких людей, которые просто шкаф не так подняли или передвинули. Как говорят, проблемы межпозвонкового диска — это расплата человека за прямохождение. Здесь очень важно правильно распределять физические нагрузки на позвоночник, ничего не делать с чрезмерными усилиями. При грыже чаще всего сначала боль появляется в пояснице, потом отдает в ногу. Здесь надо уже делать МРТ и диагностировать причину появления болей.

— А что такое межпозвонковый диск?

— Межпозвонковый диск состоит их центрального пульпозного ядра, который представляет из себя гелеобразную массу и плотного фиброзного кольца вокруг. Пульпозное ядро — это эффективный врожденный амортизатор, который позволяет нам прыгать, бегать без риска повредить позвонки и выручает во многих ситуациях. С возрастом фиброзное кольцо теряет свою прочность, появляются трещины, через которые при большой нагрузке, неловком движении, падении, происходит выпадение части диска в позвоночный канал. А в узком пространстве позвоночного канала проходят важные нервные корешки спинного мозга, которые идут к рукам, если это шея, или к ногам, если это поясничный отдел. Далеко не каждую грыжу диска приходится оперировать, а лишь примерно одну из 10. Чаще всего удается вылечить такого пациента на этапе обычной поликлиники. Но если специалист-нейрохирург принял решение о проведении операции, то это всегда решение взвешенное и выверенное. Операция на межпозвонковом диске всегда выполняется под микроскопом, с минимальной операционной травмой, с применением микрохирургических инструментов и методик. При этом удаляется не весь диск, а только выпавшая его часть. Операция не очень продолжительная, примерно 30-40 минут. У меня по молодости был рекорд, когда я удалил грыжу диска за 16 минут, но сейчас я за рекордами совершенно не гонюсь, потому что на первом месте всегда должно быть качество лечения. Спешка в нашем деле недопустима. Пациент сразу активизируется и может быть выписан через несколько дней. Но любой пациент, перенесший операцию на позвоночнике по поводу грыжи диска, должен понимать, если он не изменит образ жизни и поведение, приведшие к развитию болезни, не будет заниматься лечебной физкультурой для позвоночника, не будет соблюдать «гигиену» позвоночника, риск рецидива болезни очень велик.

В 2002 году я защитил кандидатскую диссертацию на тему «Хирургическое лечение грыж поясничных межпозвонковых дисков и пути их улучшения», где изучил отдаленные результаты операций более, чем у сотни пациентов, и эта тема для меня всегда была особенно интересной и очень близкой. Да, сейчас такие операции проводятся с применением микрохирургической техники через малые доступы, что позволяет пациентов в кратчайшие сроки возвращать к привычному образу жизни. Но до сих пор при этих операциях мы активно используем инструменты, которые я изготавливал самостоятельно в рамках научной работы еще 30 лет назад.

— Вы еще и изобретатель?

— Еще в 1992 году я придумал ранорасширитель для удаления грыжи диска в форме крючка, который использую и сейчас. Инструмент сделал из металлического ЛОР-шпателя. Идею подсмотрел в одной из клиник Санкт-Петербурга во время учебы в ординатуре, но там ранорасширитель был сделан из широкого гинекологического зеркала.

Смешно сказать, но ЛОРовский шпатель специальным образом заточил, потом на газу на кухне накалил докрасна, загнул, чтобы инструмент эффективно цеплялся за костные структуры, просверлил отверстие с помощью обычного сверла — и ранорасширитель готов. Инструмент обеспечивает малый доступ, удобен в работе, не мешает обзору, его легко можно переставить. Я даже в качестве подарка изготовил эти расширители и подарил коллегам из других регионов. На мой взгляд, прошло уже столько лет, но ничего лучше этого крючка нет, хотя допускаю, что у меня особое отношение к этому инструменту.

— Как на фоне других регионов в технологическом плане выглядит КРКБ?

— Надо сказать, республиканская больница всегда была на самом современном уровне. Но любое, даже самое уникальное оборудование необходимо оживить, заставить эффективно работать на благо пациента. И здесь не обойтись без врачей-энтузиастов своего дела, чем всегда отличалась наша больница. Мы находимся на вершине здравоохранения Республики Коми. Выше нас нет никого. В чем секрет и уникальность коллектива больницы? Может быть, постарались наши предки, заложив мощные устои, а, может, оттого, что в больницу, как в лечебное учреждение последней инстанции, поступают самые сложные и тяжелые пациенты, и только слаженные, умные действия всей больничной команды позволяют достичь результата. Работа в нашей больнице это своего рода интеллектуальный тренинг. А еще помогают коллективный дух и взаимовыручка, часто не считаясь с личным временем. Тут надо быть на уровне ведущих научных центров России, по сути дела так оно и есть.

Если вернуться к нейрохирургии, мы одними из первых в России стали проводить стабилизирующие операции на позвоночнике современными имплантами. В 80-е, в начале 90-х нейрохирурги проводили стабилизацию позвоночника за остистые отростки специальными пластинами, что было часто неэффективно и требовало длительного постельного режима. В 1995 году я узнал о более современной системе — винтовой. То есть винты вкручиваются в тела позвонков через корень дуги и соединяются специальными стержнями. Это была революция в хирургии позвоночника! Мы приобрели первую партию винтов в 1997 году, а в 1998-м мне удалось побывать в клинике вертебрологии в городе Лилле во Франции, где был мастер-класс по обучению новым методам стабилизации позвоночника.

Можно сказать, что мы стояли у истоков новых методов стабилизации позвоночника в Российской Федерации. В 1999 году появились очень эффективные титановые пластины для стабилизации шейного отдела. Что касается новинок, наша больница, наше отделение всегда держали руку на пульсе. В 2006 году после длительного обучения и появления соответствующего оборудования были проведены первые эндоваскулярные операции при аневризмах сосудов головного мозга. Это когда через бедренную артерию, через аорту в сосуды головного мозга проводится длинный катетер, через который под контролем рентгена осуществляется эндоваскулярное вмешательство и аневризма выключается из кровообращения специальными спиралями. В 2012 году, по мнению профессора Валерия Александровича Лазарева (Москва), если не считать Москву и Санкт-Петербург, в республиканской больнице Сыктывкара был самый большой опыт эмболизации аневризм в острейшем периоде разрыва. Тогда же мы с эндоваскулярным хирургом Александром Васильевичем Усовым выступили на конференции в Екатеринбурге, где представили доклад по этой теме. В 2018 году в больнице после получения более современного ангиографа было открыто отделение ренгенхирургических методов диагностики и лечения. Так «хирургия одного прокола» стала развиваться дальше.

Но есть случаи, когда аневризма не подлежит эндоваскулярному лечению и приходится проводить микрохирургическое клипирование аневризмы путем наложения микроклипса на шейку аневризмы. Клипирование аневризмы — это, наверное, самая сложная операция в нейрохирургии именно из-за своей непредсказуемости и эмоциональности. Вообще, лечение пациента с разорвавшейся аневризмой — очень сложная задача и для нейрохирурга, и для реаниматолога. Сразу после разрыва происходит тромбирование места разрыва и запускается целый каскад патологических реакций из-за попадания крови в область основания мозга. Если аневризму не выключить из кровообращения, она неизбежно разорвется вновь с очень высокими цифрами летальности.

— Что может произойти во время клипирования аневризмы?

— Самое неприятное, когда во время операции происходит разрыв аневризмы. Главное, не растеряться и сохранить хладнокровие. Это сказать легко, сложнее выполнить, когда темп артериального кровотечения достаточно велик. Но бывают совсем удивительные случаи. В прошлом году я оперировал пациентку с аневризмой внутренней сонной артерии в кардиодиспансере, уже выделил аневризму, и вдруг происходит разрыв. В ту же секунду гаснет свет у микроскопа. Я думал, что я вдруг ослеп. Как такое вообще может быть? Такое совпадение! Хорошо, что операционная медсестра вовремя сориентировалась, спасибо ей, и переключила лампу на микроскопе на резервную. На это дело у нас ушло 30-40 секунд. Когда свет включился, я быстро подвел отсос к месту разрыва, наложил временную клипсу, а потом наложил постоянный клипс на шейку аневризмы. Кстати, та пациентка поправилась и недавно приходила к нам на краниопластику.

— Любая операция оставляет свой след. Чтобы подобраться к проблемному участку, трепанация черепа делается максимально возможной?

— Трепанация черепа должна быть достаточной для выполнения всех поставленных задач. Сейчас это проводится с помощью электротрепана, что позволяет выполнять трепанацию быстрее и более деликатно. В основном используется дугообразный разрез кожи, причем обязательно по волосистой части головы. Косметический момент никто не отменял. Затем после выполнения основного этапа операции костный лоскут черепа возвращается на место, фиксируется костными швами или краниофиксами, все зарастает, и дефекта никакого нет. Иногда в качестве доступа достаточно наложения всего одного фрезевого отверстия, например, при нейроэндоскопии. И эта тенденция к уменьшению операционной травмы сохранится в дальнейшем.

— А сколько операций проводится в нейрохирургии?

— Всего в нейрохирургическом отделении в год проводится более 600 операций, 240 из которых являются высокотехнологичными. Но в нейрохирургии не бывает совсем простых операций. К любой операции надо готовиться, проводить тщательное предоперационное планирование. Я перед операцией обязательно должен повторить анатомию, посмотреть видео прошлых операций. Вроде бы все знаешь, но нюансы всегда нужно освежить в памяти. Да, ты тратишь свое личное время, но по-другому нельзя. Нейрохирургией надо жить!

— Свои операции считаете?

— Могу только примерно сказать. Если в год я делаю 100-120 операций, то за 40 лет это выходит примерно свыше четырех тысяч.

— Перед операцией у вас есть какой-то ритуал?

— Я не верю в суеверия. Я верю только в основательную подготовку к операции. Мне нужно все выверить, все рассчитать, учесть все нюансы. А по ходу операции стараться выполнять все этапы обязательно красиво, даже такие, которые кроме тебя никто никогда не увидит. Пусть даже это будет немного подольше по времени. Я почему-то считаю, что такой подход «притягивает» хороший результат.

— Какие операции для себя выбираете?

— Самые сложные. В основном это нейроонкология, хирургия аневризм, сложная хирургия позвоночника. Например, грыжу диска я уже редко оперирую, хотя и очень люблю. У нас все нейрохирурги в совершенстве выполняют эти операции.

— У нейрохирургов, как у кардиологов, неврологов, есть постоянные «клиенты»?

— Как говорят, прооперировал пациента и теперь должен на нем «жениться», то есть тем самым привязать к себе. Но у нас постоянные клиенты бывают нечасто. Если, конечно, не считать таковыми больных после операций удаления злокачественных опухолей головного мозга, когда они постоянно под нашим наблюдением, чтобы вовремя распознать рецидив опухоли. К сожалению, в этом вопросе не все зависит от нейрохирурга. И, наоборот, когда к тебе на прием в диагностический центр приходит пациент, которого ты оперировал много лет или даже десятилетий назад по поводу доброкачественной опухоли, на контрольный осмотр. Ты понимаешь, что у него все хорошо, он живет полноценной жизнью. И таких больных сотни! Это тот самый закон бумеранга, который придает сил и уверенности, что мы занимаемся очень нужной государственной работой.

— В отделении есть женщины-нейрохирурги? Все-таки здесь нужна и выносливость, и сила.

— У нас была одна женщина-нейрохирург, работала больше 30 лет, это Тамара Степановна Томашевская, кавалер ордена «За заслуги перед отечеством 2-й степени». К сожалению, ее уже 13 лет нет рядом с нами. Я пришел в 1981 году, а она уже работала в течение 10 лет. Она была очень хорошим нейрохирургом, потрясающим человеком, к которому я всегда относился с большим уважением. Когда ее не стало, мы потеряли не просто хорошего человека, но и друга. Впрочем, по большому счету, нейрохирургия — не женская профессия.

— Как проходит операция, например, на головном мозге? Сколько человек задействуют в этом процессе, какое оборудование используют?

— Операция на головном мозге начинается не в день операции, а много раньше, когда пациент только начинает готовиться к операции. Всегда считал важным подробно поговорить с пациентом, его родственниками, чтобы настроить и больного, и родных на нужную волну. Пациент должен быть уверен, что в этом отделении сделают все самое возможное, чтобы ему помочь. Непосредственно в день операции и накануне проводятся санитарно-гигиенические процедуры: примерно за полчаса до операции назначается премедикация со специальными препаратами. Потом пациент на каталке доставляется в операционную, где начинается основное таинство исцеления. К работе подключается врач-анестезиолог. Прикрепляется масса разных датчиков, мониторов, катетеров. При необходимости подключается нейромониторинг, так называемый «третий глаз» нейрохирурга, когда операция проходит с участием нейрофизиолога под защитой «умного» компьютера, который при операции на головном или спинном мозге вовремя сообщит о проблеме, позволит сохранить функционально важные центры мозга за счет изменения хирургической тактики. Затем к работе подключается врач-нейрохирург, который жестко фиксирует голову в специальной скобе, размечает место проведения операции, настраивает нейронавигацию. Это достаточно непросто. В этом вопросе врач должен обладать немалыми знаниями в части компьютерной техники. Он загружает диск с МРТ или КТ, проводит регистрацию, выстраивает 3D модель патологического процесса. Устанавливает операционный микроскоп, синхронизирует его с навигационной станцией, чтобы во время операции в операционном поле микроскопа видеть контуры патологического процесса. Да, это сложно, но это удивительно интересно. Все делается для того, чтобы с точностью до миллиметра выйти на патологический процесс, а это актуально при опухолях, каверномах, метастазах головного мозга. Теперь нет необходимости использовать в операционной негатоскоп для просмотра рентгеновских снимков или томограмм. Благодаря внутрибольничной компьютерной сети имеется большой монитор, где можно интраоперационно открыть и просмотреть любое исследование, сделанное в нашей больнице. А потом к этому монитору подключить операционный микроскоп, чтобы на большом экране вся операционная бригада могла видеть, какой этап операции выполняет оперирующий нейрохирург. Очень многое зависит от слаженной работы всей операционной бригады, в которую еще входит нейрохирург-ассистент, операционная медсестра, санитарка. Все это специалисты, которые каждый на своем месте выполняют свою очень нужную работу. Нейрохирургическая операционная — самая оснащенная в больнице: и по количеству оборудования, и по его стоимости.

— А у нас в республике есть такое оборудование в других лечебных учреждениях?

— Операционный микроскоп и возможность проведения микрохирургических операций есть и в других больницах. А нейронавигационное, нейроэндоскопическое оборудование, нейромониторинг есть только в Республиканской больнице. По-другому и быть не может. Дело в том, что такое дорогостоящее оборудование должно эффективно работать на благо пациента. Система оказания нейрохирургической помощи в регионах не с очень большим населением предполагает поступление самых сложных нейроонкологических, сосудистых пациентов в республиканские, областные больницы, которые соответствующим образом и оснащаются.

— А можете вспомнить самую сложную и длительную операцию из своего опыта? Часто ли приходится часами проводить время в операционной?

— В 1996 году операция удаления гигантской доброкачественной опухоли головного мозга, прорастающей важные сосуды основания мозга, продолжалась 16 часов. Может быть, по сегодняшним меркам это не была самая сложная операция, но самая продолжительная и резонансная. Резонансная, потому что было широкое освещение результатов операции в средствах массовой информации. Сейчас с применением современной операционной и микрохирургической техники такую операцию я бы сделал в три раза быстрее, но тогда об этом можно было только мечтать. Тогда еще не было микроскопа, специального операционного кресла нейрохирурга с подлокотниками, когда ты имеешь возможность не держать руки на весу. Поэтому в те годы каждая такая операция — а были и 12, и 14-часовые, — становилась какой-то героической и требовала колоссальных и физических, и волевых усилий. Последние годы благодаря современным технологиям редко, когда операция длится больше 6-7 часов.

— А можно ли операцию поставить на паузу и отдохнуть?

— Теоретически отлучиться можно. Но меня выручала увлеченность, когда ты на период операции «выключал» физиологические потребности, а может быть, помогала физическая выносливость и уверенность, что опухоль надо обязательно удалить тотально.

Очень не люблю повторных операций. Если доброкачественную опухоль полностью не удалить, то она через 2-3 года вырастет снова, а повторная операция всегда проходит сложнее.

— В вашей книге, которая была посвящена 50-летию отделения, упоминается слово «гемэкстаз».

— Это мы так интерпретировали гемостаз — остановку кровотечения. Как любили это слово наши анестезиологи, операционные сестры: «Наконец-то мы дождались, опухоль удалена, и Лебедев скомандовал «Гемэкстаз!». Похулиганить иногда тоже можно. Юмор всегда присутствовал в нейрохирургической операционной, но только не на основном этапе операции, когда нужны максимальная сосредоточенность и внимание.

— Сколько человек проходит ежегодно через ваше отделение? Если взять период пандемии, сильно ли снизились показатели?

— В среднем в год через наше отделение проходит около 1100 пациентов с различными патологиями нервной системы. Что касается пандемии, то это грустный период работы нейрохирургии и больницы в целом, когда огромная многопрофильная больница в течение двух лет была вынуждена работать только на ковид. Грустный период и для наших пациентов, потому что они были ограничены в получении специализированной и высокотехнологичной помощи. Частично нейрохирургическая помощь оказывалась в Эжвинской больнице, выручали кировские коллеги, я оперировал все аневризмы и внутримозговые гематомы в кардиодиспансере.

Да, за два года нейрохирургического простоя непросто было восстанавливать свою работу, практические навыки. Но этот двухгодичный период позволил особенно остро понять, какая потрясающе интересная у нас специальность. Это помогло во многом. Мы «расковидились», начали работать в апреле этого года и за несколько месяцев не просто восстановили прежние навыки, но и внедрили новые методики лечения. Отмечу энтузиазм наших докторов и желание не просто работать, а работать и творить. Видимо, соскучились по своей работе.

По поводу операций за пределами республики. Не секрет, что часть пациентов и в доковидные времена уезжали на операции за пределы Коми. И здесь выясняются парадоксы нашей модели финансирования здравоохранения, когда, например, для кировских коллег пациент из нашей республики экономически в большей степени выгоден, чем пациент из своего региона. Отсюда навязчивая и настойчивая реклама в средствах массовой информации. Нередко я на амбулаторном приеме в диагностическом центре Сыктывкара сталкивался с ситуациями, когда пациент, неудовлетворенный результатами операции за пределами республики, обращался ко мне со словами, что ему сделали плохо, что там конвейер и больше он никуда не поедет. А еще он просто не знал, что ему могли оказать самую современную нейрохирургическую помощь и в Республиканской больнице. Таким пациентам приходится терпеливо объяснять, что надо лечиться в родном регионе, где ты живешь, где будут оценивать отдаленный результат, приглашать на контрольные осмотры. Мы за пациентами наблюдаем, мы с ними работаем, мы их никогда не бросаем.

— Есть ли проблемы с кадрами в отделении?

— Нейрохирургии нашей больницы всегда везло на врачей. У нас сейчас работают шесть нейрохирургов и один невролог. Нейрохирург — это всегда штучная специальность, если так можно сказать. Для подготовки нейрохирурга уходят годы напряженной учебы. Сейчас у нас сформировалась настоящая команда специалистов нейрохирургов с хорошим микроклиматом, которой по плечу любые задачи. Команда единомышленников, в которой присутствует коллективный дух. Коллектив, где есть оптимальное сочетание молодости и опыта. Главное, есть большое желание работать на самом современном уровне.

— Сейчас нейрохирургический пациент может без проблем попасть к вам в отделение и пройти лечение? Это всегда будет бесплатно?

— Нейрохирургическая помощь в КРКБ для пациента всегда бесплатна и доступна. У нас достаточно хорошо организована система амбулаторного приема нейрохирурга в диагностическом центре, откуда врач при наличии показаний направляет пациента в отделение нейрохирургии максимально обследованным и в кратчайшие сроки.

— А если больной находится в отдаленном районе?

— Мы часто принимаем решение о госпитализации по телефону, когда любой районный врач — невролог или травматолог, если речь идет о травме, может позвонить и обсудить медицинскую проблему. Благодаря современным телемедицинским технологиям нейрохирург республиканской больницы может оценить рентгенограммы, данные компьютерной томографии, проведенные в другом городе республики, и принять решение по тактике лечения.

— Какое оборудование сейчас необходимо, чтобы улучшить качество работы врачей отделения?

— Технологии не стоят на месте. То, что было современно 10 лет назад, сегодня уже не устраивает. Понятно, что за два года ковида, ничего не приобреталось, а хочется, чтобы процесс обновления был постоянный и регулярный. На будущий год запланировано приобретение самого современного микроскопа с возможностями интраоперационной ангиографии и флюоресцентного окрашивания патологических тканей, что актуально при удалении опухолей головного мозга. В планах приобретение более современного нейронавигационного оборудования, нейроэндоскопии, оборудования для малоинвазивной хирургии позвоночника, так называемой радиочастотной деструкции, когда большому числу пациентов можно помочь без выезда за пределы республики.

— Что бы вы хотели сказать жителями Коми?

— Я отвечу коротко: произошла перезагрузка, и мы вернулись в новом обновленном состоянии с горячим желанием работать на благо жителей Республики Коми.

БНК