Вчера в СГУ им. П, Сорокина завершился международный семинар по социальной адаптации детей с ограниченными возможностями. В первый день семинара был показан спектакль «Серая шейка», который весной этого года поставил театр особых людей «Радость моя». Коллектив под руководством режиссера Марины Афонасенко работает на базе университета уже пять лет, за эти годы создано несколько спектаклей, коллектив театра неоднократно становился лауреатом международных фестивалей, а артисты добились больших успехов в собственном развитии. О том, чем театр особых людей отличается от обычных театров и как любовь к театральному искусству меняет детей с диагнозом, Марина Афонасенко рассказала БНК.

Фото Кирилла Затрутина и Николая Антоновского

- Как появилась идея создать театр людей с ограниченными возможностями и как возник театр «Радость моя»?

- Идея появилась не у нас - Общество слепых обратилось в Министерство образования с просьбой о создании театра для незрячих ребят. Минобраз, в свою очередь, обратился в РЦДО, где театр и начал работать сначала. К незрячим присоединились ребята с другими формами инвалидности, потому что незрячих надо кому-то приводить на репетиции, но не все родители готовы это делать. И здоровые тоже не готовы. Руководить театром в РЦДО пригласили мою студентку Светлану Шушлянникову, но у нее не было режиссерского образования, и она пришла ко мне, а я согласилась работать в этом театре. На базе РЦДО мы пробыли год, но все равно занимались в пединституте – сцена РЦДО для незрячих неудобна. Ректора КГПИ Валерьяна Николаевича Исакова не смутило, что в театре нет студентов, наоборот, он решил, что его студентам это будет полезно.

- «Радость моя» - это ваш первый опыт работы в театре?

- Нет, кроме филологического факультета пединститута, у меня есть режиссерское образование, которое я получила в колледже культуры по классу Татьяны Вырыпаевой. Я много лет работаю в студенческом театре «Семь+», с ними мы часто выезжаем, правда, сейчас я уделяю им меньше времени. Но в прошлом году мы поставили спектакль «Простите нас, девочки» по повести Светланы Алексиевич «У войны не женское лицо», много его играли. Мне очень нравится, как реагируют на постановку зрители: девочки играют, а в зале все плачут. В Яренске после спектакля к девочкам подходили пожилые люди, благодарили – кто-то за руку хотел подержать, кто-то кланялся… Еще «Семь+» много занимается благотворительностью.

- Вы сказали, что «Семь+» теперь уделяете меньше времени, а с кем работать интереснее?

- Со всеми нравится, со всеми интересно. Просто разный подход. Когда я начала работать с ребятами с инвалидностью, я все время просила студентов им помочь: подвинуть кресло, что-то принести. А сейчас я поумнела и поняла, что все они могут делать сами – и делать хорошо.

- Сколько человек в труппе театра?

- 15 ребят с инвалидностью и студенты-волонтеры, которые готовы нам помогать. Сейчас их стало больше, а когда театр только появился, и я сказала студентам, что мне нужна помощь, ни одного человека не осталось, помогали только два школьника. Просто испугались, как будто ребята заразные, боялись к ним подойти. А сейчас желающих помогать очень много.

- Студенты испугались, а вы?

- Очень испугалась. Я вообще после первого занятия думала, что не справлюсь, не сумею – я не их испугалась, мне было страшно навредить. Но потихоньку я поняла, что они такие же, как мы, ничем не отличаются. Может быть, им надо больше повторять, хотя и студенты не все с одного раза понимают. Просто нужен другой подход: студентов я заставляю переделывать, если роль не получается, а этих ребят — нет, я всегда их ставлю в позицию успеха, чтобы они были успешны в своей роли. Например, мальчик Володя не запоминал слова вообще, и он играл только одно слово – «саквояж», - но он его делал. На театральном фестивале в Бресте Володя играл в этом спектакле первый раз, и перед выходом на сцену сильно плакал, а когда отыграл, заплакал еще больше. Мы спрашиваем, что случилось, а он отвечает: «Я сегодня порвал зал». И действительно, ему хлопали больше всех, и он это почувствовал.

А когда мы в самый первый раз ездили на этот фестиваль, у нас играла девочка, которая вообще говорить не могла, поэтому в спектакле произносила «Аа-а?» с вопросительной интонацией – по сюжету все ребята задавали вопросы. И членам жюри этот ход понравился. Есть дети, которые, не понимают, что происходит вокруг, не понимают, куда нужно идти. И тогда я говорю: «А делай, как они, ты такая же птица — и задача ясна, и ребята четко понимают, что они делают и для чего.

- Наверное, теперь вы много времени посвящаете изучению специальной литературы?

- Я очень благодарна университету. Меня отправляют на разные симпозиумы, семинары, а это даже если не научные знания, то знакомство с людьми, которые работают с детьми с инвалидностью, и оно вообще бесценно.

Или на фестивалях мы смотрим, как работают другие театры, иногда что-то от них берешь, иногда понимаешь, что как раз так делать не надо. Вот играл театр из Киева, и девочка на сцене просто стала снимать с себя костюм. Я спросила режиссера, был ли он к этому готов. Он ответил, что не был готов абсолютно, и это его вина – он догадывался, что что-то может пойти не так, но ничего не сделал.

- А у вас были подобные ситуации?

- Нет, такого не было. Есть новенькие ребята, и они не всегда успевают качественно работать, потому что только пришли. Им же хочется играть, и я на свой страх и риск их выпускаю.

У меня есть девочка, которая может не туда пойти, и на одном спектакле она пошла не в ту сторону, но очень успешно все остальные «утки» направили ее, куда нужно.

Или пришел ко мне Антоша, ему 25 лет, он все время сидел дома, ничего не видел, а парень необыкновенной красоты. Я его ввела в спектакль «Наш Маршак». Отдельной роли для него не было, и я сделала его фотографом – он берет фотоаппарат и говорит «Чик!» На первом спектакле мне было страшно: я всех знаю, а его не знаю, про него говорили, что очень тяжелый, что не поймет, куда идти. Я не могла смотреть на сцену и думала, когда спектакль закончится, а он сделал все чисто, нигде не напортачил. Его папа был на спектакле и плакал – он не верил, что это его сын.

- Вы много говорите про Брест, что это за фестиваль и ездите ли вы куда-то, кроме него?

- В Бресте проходит международный фестиваль для таких театров, как наш, называется он «Непратаптаны шлях». Мы ездили на него три раза, и всегда становились лауреатами, что Бресту не очень нравится.

В 2013-м году были на всероссийском фестивале особых театров «Протеатр» в Москве – это большое достижение, потому что туда заявлялось сто трупп из России и других стран, а отобрали только десять, нас в том числе. Оттуда мы увезли незабываемые знакомства, опыт участия в мастер-классах, посмотрели, как работают другие коллективы.

Не так давно ездили в Санкт-Петербург на фестиваль для обычных любительских театров «Я могу». Мы всем понравились, но некоторые члены жюри сказали, зачем вы участвуете в обычных фестивалях, мы вам должны отдать все первые места. А честно судить нельзя? Сказали, что ребята не разговаривают – а и не надо. Ежик говорит «чу-чу-чу», и что, если ребенок в жизни говорить не умеет, это как-то мешает восприятию спектакля? Нет, всем все было понятно. И я спросила: тогда зачем вы хотите оценить речь? В итоге со мной согласились. Мы все равно будем ездить, и я всех заставлю нас уважать и любить, потому что мои дети играют не хуже остальных.

- А дома часто выступаете?

- В Сыктывкаре часто, по республике – гораздо реже, нас не очень зовут, хотя, может быть, я сама этим не занимаюсь. Два наших спектакля настолько востребованы, что я никак не могу снять их с репертуара: это «Как хорошо, что мы вместе» по рассказам Сергея Козлова про ежика и медвежонка и «Серая шейка». У «Серой шейки» такие есть поклонники – одна девочка, ей два года, все время ждет этого спектакля. Ее мама рассказывает, что сначала она изображала дома охотника, а теперь – Серую шейку: главную героиню играет девочка в инвалидной коляске, и этот ребенок садится в свою детскую коляску и играет Серую шейку. Она просто бредит этим спектаклем, ждет-недождется его. Мы много участвуем в благотворительности и всегда с радостью – мы же «Радость моя».

- Университет вас поддерживает?

- Университет за нас горой, но финансово помогать трудно, потому что ребята, в основном, не студенты. Но, я уже говорила, меня всегда отправляют на семинары, симпозиумы. И мы крайне благодарны, потому что, когда соединили два вуза, мы боялись, вдруг наш театр не понравится – нет, взяли в охапку и забрали нас со всеми нашими пожитками. Сейчас под нас всегда подстраивают расписание в актовом зале.

- Вы говорили, что к вам в последнее время приходят новенькие ребята. Откуда они узнают про театр?

- Друг у друга: кто-то кому-то сказал, где-то увидел. Случаи бывают разные. Вот женщине понадобились деньги для реабилитации ребенка-инвалида. Я сказала, что мы сыграем спектакль, а на входе поставим ящик для пожертвований, сколько соберем – все ваше. И она спросила, а что это за театр, она про него никогда не слышала. То есть люди узнают, когда сами попадают в такую ситуацию. Некоторые родители не верят в успех своего ребенка и долго не решаются его сюда привести, а потом тихонечко у меня спрашивают, можно ли? Конечно, можно.

- Ваши артисты сильно меняются за то время, что играют в театре?

- Это не то слово, если бы вы увидели ребят пять лет назад и сейчас — это совершенно другие люди. Например, раньше Вова говорил только одно слово, а теперь целые тексты сочиняет. Ему трудно повторить слова, потому что их смысл не всегда понятен. Вот реплика из спектакля: «Деревья покрылись снегом». «Покрылись» - для нас это простое слово, а для него нет, и я пытаюсь объяснить при помощи эмоций, картинок, чего-то конкретного, что оно означает, - и теперь Вова это слово знает.

Еще был молодой человек - он сам ушел из театра после года занятий, - в конце сезона он сказал: «Я столькому научился, теперь, если мне куда-то надо, я просто открываю дверь, а раньше стучал-стучал, стучал-стучал...» Эти дети все впитывают, как губка. Студенты не так развиваются – чего им развиваться, они и так развиты, а мои ребята раскрываются на глазах, как цветок.

- За годы работы в театре «Радость моя» вы сталкивались с человеческим непониманием?

- В поезде тяжело ездить, народ трудно нас воспринимает. Один раз моему мужу пришлось разбираться с пьяным мужчиной в белорусском поезде, доразбирался - нам шоколадки принесли и сок. А так я и сама могу жестко разговаривать с людьми.

Как-то над нами смеялся взрослый мужчина, я долго терпела, но он прямо вслух смеялся. Дело в том, что проводница не открывала ребенку биотуалет в поезде. А этот дядька стал дразнить: «Потерпеть не можешь». Я говорю, вы не заметили, что ребята с инвалидностью? И пообещала, что если еще кто-то посмеется, до места назначения не доедет – и все, больше вообще рта никто не открывал.

Или девочка – она не читает и не пишет – спрашивает в магазине у продавца, сколько что стоит. А он отвечает: «Че, не видишь?» Я объяснила, что она инвалид, а, вообще, какая разница, инвалид или нет, обычный человек не достоин, чтобы ему сказали, сколько это стоит?

Сейчас они смеются и сами не знают, что может произойти с ними через минуту, в какой ситуации они могут оказаться. Да даже если об этом не думать, перед тобой человек, ему трудно, значит, надо помочь – это нормальное явление.