Как уроженец Коми стал главным героем работы Ленина
БНК продолжает публиковать рассказ журналиста Игоря Бобракова о жизни Питирима Сорокина, озвученный во время последней экскурсии в рамках проекта «Пешком по Сыктывкару». Сегодня речь пойдет о революционном 1917 году и последовавших за ним событиях.
Для Питирима Сорокина 1917 год ознаменовался не только Февральской революцией, но и женитьбой. В мае он обвенчался с Еленой Баратынской, с которой познакомился за несколько лет до этого в гостях у земляка Каллистрата Жакова. Потом Елена Петровна стала крупным биологом.
В это время партия эсеров, в которой состоял Сорокин, стала быстро набирать обороты. Буквально за месяц она превратилась в миллионную партию, став самой крупной в России. Правда, она тут же раскололась на три части. Правые эсеры, к которым относился Питирим Сорокин, считали, что должен быть первичным не революционный, а демократический процесс. Не надо гнать историю, тем более во время войны, в которой необходимо идти до конца вместе с союзниками. Надо сказать, что Англия и Франция вступили в войну именно в поддержку России, которой объявила войну Германия.
Выпускать единую газету «Дело народа» у партии не получилось, потому что правые, левые и центристы не смогли договориться о единой редакционной политике. И Питирим Сорокин становится одним из соучредителей и соредакторов газеты правого крыла партии эсеров, которую назвали «Воля народа».
Он также активно участвовал в подготовке крестьянского съезда. И своей активной деятельностью привлек внимание входивших в правительство эсеров. В первую очередь Александра Федоровича Керенского, который сначала был министром юстиции Временного правительства, а потом и возглавил его.
У Керенского Сорокин стал личным секретарем. И самое главное - он стал готовить документы для Учредительного собрания. Есть еще одна нить, связывающая нынешний Сыктывкар с нашим героем. Одним из трех уездов, выдвинувших Сорокина в Учредительное собрание, стал Усть-Сысольский. И 90% жителей уезда проголосовали за партию эсеров, по списку которой Сорокин проходил.
Дальше случился большевистский переворот, к которому Питирим Сорокин отнесся крайне отрицательно. В своей газете он называл переворот величайшим преступлением, а совершившихся его - палачами. Он каждый день поносил большевиков, пока им это не надоело. И они заключили его в Петропавловскую крепость, где в течение месяца он сидел вместе с арестованными членами Временного правительства.
Через месяц их выпустили. Сорокин уехал в Москву, где еще раз встретился с Керенским. Вступил в Союз возрождения России. И был направлен ближе к его родине - в Великий Устюг вести антибольшевистскую пропаганду. В то время происходило триумфальное шествие советской власти. Но советской - не значит, большевистской. Советы к власти пришли, но не везде там преобладали большевики. Например, в Великом Устюге было больше эсеров.
В Устюге у Сорокина ничего не получилось. К большевикам прибыло подкрепление. Они организовали ЧК, объявив его в розыск. И он вынужден был несколько месяцев скрываться в лесах.
Прячась в тайге, он задумался. Он всегда занимался двумя направлениями деятельности: научной и революционно-политической. То, что его научная работа приносила пользу, понятно. А к чему привела его революционная деятельность? Царя они свергли. Но получили еще более чудовищную власть большевиков. Он пришел к выводу, что политическая деятельность может быть и вредной.
Так Сорокин решил отойти от политики и посвятить себя исключительно науке. Он написал отречение о выходе из партии эсеров и о сложении с себя полномочий члена Учредительного собрания. Отправил письмо с отречением в газету Северодвинского исполкома. И в нем также изложил свои мысли о том, что в отличие от политической деятельности, занятие наукой всегда приносит пользу. После этого он просто пошел и сдался в ЧК.
Питирима Сорокина приговорили к расстрелу. Он долго находился в великоустюгской тюрьме. Камеры там были переполнены. Он видел, как каждый день людей выводят на расстрел. Сам ждал расстрела. Но в один из дней его вызвали на допрос и сказали, что этапируют в Москву, где выпустят на свободу.
Оказалось, письмо с отречением Сорокина было переопубликовано в газете «Правда», после чего Ленин написал статью «Ценные признания Питирима Сорокина». Ее смысл сводился к тому, что интеллигенция перестает бороться с большевиками. Не то, что поддерживает, но уже не препятствует. А как же расстреливать человека, о котором так высказался вождь?
Питирима Сорокина отпустили. Он вернулся в Петроград, где получил работу сразу в нескольких вузах. В это время город на Неве был холодным и голодным. Профессорам полагалась маленькая пайка. Приходилось голодать.
И Ленин, и Троцкий в то же время чувствовали, что интеллигенция советской власти враждебна. И от нее надо избавиться. В этой связи вспоминается так называемый философский пароход, на котором из Советской России была выслана лучшая часть российской интеллигенции. Сорокин вместе с женой уезжает в Европу несколько раньше на поезде. Впереди его ждет долгая, но совсем другая жизнь.
Чем закончилась эта прогулка по Сыктывкару, читайте вскоре на БНК.
Комментарии (64)
Читаем внимательно:
"- По-видимому, “союзники” собираются превратить Россию в британскую колонию, писал Троцкий в одной из своих прокламаций в Красной армии. И разве на этот раз он не был прав? Инспирируемое сэром Генрихом Детердингом*, или же следуя просто старой программе Дизраэли-Биконсфилда**, британское министерство иностранных дел обнаруживало дерзкое намерение нанести России смертельный удар… Вершители европейских судеб, по-видимому, восхищались своею собственною изобретательностью: они надеялись одним ударом убить и большевиков, и возможность возрождения сильной России. Положение вождей Белого движения стало невозможным. С одной стороны, делая вид, что они не замечают интриг союзников, они призывали… к священной борьбе против Советов, с другой стороны — на страже русских национальных интересов стоял не кто иной, как интернационалист Ленин, который в своих постоянных выступлениях не щадил сил, чтобы протестовать против раздела бывшей Российской империи..."
*Британский “нефтяной король”.
**Государственный деятель Великобритании в 1840 - 1870-х годах.
Великий князь Александр Михайлович Романов "Книга воспоминаний", М., 1991
***
"Мне пришло в голову, что, хотя я и не большевик, однако не мог согласиться со своими родственниками и знакомыми и безоглядно клеймить все, что делается Советами только потому, что это делается Советами. Никто не спорит, они убили трех моих родных братьев, но они также спасли Россию от участи вассала союзников.
Некогда я ненавидел их, и руки у меня чесались добраться до Ленина или Троцкого, но тут я стал узнавать то об одном, то о другом конструктивном шаге московского правительства и ловил себя на том, что шепчу: "Браво!". Как все те христиане, что "ни холодны, ни горячи", я не знал иного способа излечиться от ненависти, кроме как потопить ее в другой, еще более жгучей. Предмет последней мне предложили поляки.
Когда ранней весной 1920-го я увидел заголовки французских газет, возвещавшие о триумфальном шествии Пилсудского по пшеничным полям Малороссии, что-то внутри меня не выдержало, и я забыл про то, что и года не прошло со дня расстрела моих братьев. Я только и думал: "Поляки вот-вот возьмут Киев! Извечные враги России вот-вот отрежут империю от ее западных рубежей!". Я не осмелился выражаться открыто, но, слушая вздорную болтовню беженцев и глядя в их лица, я всей душою желал Красной Армии победы.
Не важно, что я был великий князь. Я был русский офицер, давший клятву защищать Отечество от его врагов. Я был внуком человека, который грозил распахать улицы Варшавы, если поляки еще раз посмеют нарушить единство его империи. Неожиданно на ум пришла фраза того же самого моего предка семидесятидвухлетней давности. Прямо на донесении о "возмутительных действиях" бывшего русского офицера артиллерии Бакунина, который в Саксонии повел толпы немецких революционеров на штурм крепости, император Николай I написал аршинными буквами: "Ура нашим артиллеристам!".
Сходство моей и его реакции поразило меня. То же самое я чувствовал, когда красный командир Буденный разбил легионы Пилсудского и гнал его до самой Варшавы. На сей раз комплименты адресовались русским кавалеристам, но в остальном мало что изменилось со времен моего деда.
- Но вы, кажется, забываете, — возразил мой верный секретарь, — что, помимо прочего, победа Буденного означает конец надеждам Белой Армии в Крыму.
Справедливое его замечание не поколе**** моих убеждений. Мне было ясно тогда, неспокойным летом двадцатого года, как ясно и сейчас, в спокойном тридцать третьем, что для достижения решающей победы над поляками Советское правительство сделало все, что обязано было бы сделать любое истинно народное правительство. Какой бы ни казалось иронией, что единство государства Российского приходится защищать участникам III Интернационала, фактом остается то, что с того самого дня Советы вынуждены проводить чисто национальную политику, которая есть не что иное, как многовековая политика, начатая Иваном Грозным, оформленная Петром Великим и достигшая вершины при Николае I: защищать рубежи государства любой ценой и шаг за шагом пробиваться к естественным границам на западе! Сейчас я уверен, что еще мои сыновья увидят тот день, когда придет конец не только нелепой независимости прибалтийских республик, но и Бессарабия с Польшей будут Россией отвоеваны, а картографам придется немало потрудиться над перечерчиванием границ на Дальнем Востоке.
В двадцатые годы я не отваживался заглядывать столь далеко. Тогда я был озабочен сугубо личной проблемой. Я видел, что Советы выходят из затянувшейся гражданской войны победителями. Я слышал, что они все меньше говорят на темы, которые занимали их первых пророков в тихие дни в "Кафе де Лила", и все больше о том, что всегда было жизненно важно для русского народа как единого целого. И я спрашивал себя со всей серьезностью, какой можно было ожидать от человека, лишенного значительного состояния и ставшего свидетелем уничтожения большинства собратьев: "Могу ли я, продукт империи, человек, воспитанный в вере в непогрешимость государства, по-прежнему осуждать нынешних правителей России?"
Ответ был и "да" и "нет". Господин Александр Романов кричал "да". Великий князь Александр говорил "нет". Первому было очевидно горько. Он обожал свои цветущие владения в Крыму и на Кавказе. Ему безумно хотелось еще раз войти в кабинет в своем дворце в С.-Петербурге, где несчетные книжные полки ломились от переплетенных в кожу томов по истории мореплавания и где он мог заполнить вечер приключениями, лелея древнегреческие монеты и вспоминая о тех годах, что ушли у него на их поиски.
К счастью для великого князя, его всегда отделяла от господина Романова некая грань. Обладатель громкого титула, он знал, что ему и ему подобным не полагалось обладать широкими познаниями или упражнять воображение, и поэтому при разрешении нынешнего затруднения он не колебался, поскольку попросту обязан был положиться на свою коллекцию традиций, банальных по сути, но удивительно действенных при принятии решений. Верность родине. Пример предков. Советы равных. Оставаться верным России и следовать примеру предков Романовых, которые никогда не мнили себя больше своей империи, означало допустить, что Советскому правительству следует помогать, не препятствовать его экспериментам и желать успеха в том, в чем Романовы потерпели неудачу.
Оставались еще советы равных. За одним-единственным исключением, они все считали меня сумасшедшим. Как это ни покажется невероятным, я нашел понимание и поддержку в лице одного европейского монарха, известного проницательностью своих суждений.
- Окажись вы в моем положении, — спросил я его напрямик, — позволили бы вы своей личной обиде и жажде мщения заслонить заботу о будущем вашей страны?
Вопрос заинтересовал его. Он все серьезно взвесил и предложил мне перефразировать вопрос.
- Давайте выразим это иначе, — сказал он, словно обращался к совету министров. — Что гуще: кровь или то, что я назвал бы "имперской субстанцией". Что дороже: жизнь ваших родственников или дальнейшее воплощение имперской идеи? Мой вопрос — это ответ на ваш. Если то, что вы любили в России, сводилось единственно к вашей семье, то вы никогда не сможете простить Советы. Но если вам суждено прожить свою жизнь, подобно мне желая сохранения империи, будь то под нынешним знаменем или под красным флагом победившей революции — то зачем коле****ся? Почему не найти в себе достаточно мужества и не признать достижения тех, кто сменил вас?"
***
"Еще более жаркие дебаты ожидали меня в Клубе Армии и Флота [в США]. Его руководство считало само собой разумеющимся, что я буду проклинать Советскую Россию и предскажу неминуемый крах пятилетнему плану. От этого я отказался. Ничто не претит мне больше, нежели тот спектакль, когда русский изгнанник дает жажде возмездия заглушить свою национальную гордость. В беседе с членами Клуба Армии и Флота я дал понять, что я прежде всего русский и лишь потом великий князь. Я, как мог, описал им неограниченные ресурсы России и сказал, что не сомневаюсь в успешном выполнении пятилетки.
- На это может уйти, — добавил я, — еще год-другой, но если говорить о будущем, то этот план не просто будет выполнен — за ним должен последовать новый план, возможно, десятилетний или даже пятнадцатилетний. Россия больше никогда не опустится до положения мирового отстойника. Ни один царь никогда не смог бы претворить в жизнь столь грандиозную программу, потому что его действия сковывали слишком многие принципы, дипломатические и прочие. Нынешние правители России — реалисты. Они беспринципны — в том смысле, в каком был беспринципен Петр Великий. Они так же беспринципны, как ваши железнодорожные короли полвека назад или ваши банкиры сегодня, с той единственной разницей, что в их случае мы имеем дело с большей человеческой честностью и бескорыстием.
Так получилось, что за столом председателя, прямо рядом со мной, сидел генерал, потомок знаменитого железнодорожного магната и член советов правления полсотни корпораций. Когда под звуки весьма нерешительных аплодисментов я закончил, наши глаза встретились.
- Странно слышать такие речи от человека, чьих братьев расстреляли большевики, — сказал он с нескрываемым отвращением.
- Вы совершенно правы, генерал, — ответил я, — но, в конце концов, мы, Романовы, вообще странная семья. Величайший из нас убил собственного сына за то, что тот попытался вмешаться в выполнение его "пятилетнего плана".
Какое-то мгновение он молчал, затем попытался уйти от темы:
- Но что бы вы нам посоветовали предпринять, чтобы оградить себя от этой опасности?
- Честно говоря, не знаю, — сказал я. — Да и потом, генерал, это взгляд с вашей колокольни. Я русский, разве не видите.
Что же до остальных членов Клуба Армии и Флота, то я должен честно признать, что, когда первое потрясение прошло, они обступили меня, жали руку и хвалили за "искренность" и "мужество".
- Знаете, что вы сегодня натворили? — спросил президент клуба, когда я собрался уходить. — Вы сделали из меня почти что большевика..."
Как ты, бобраков, мог заметить, Ленин,большевики спасли от развала Россию и когда такие как ты че-то там пукают на большевиков - то вы встаете в один ряд с колчаком, деникиным, власовым, горбачевым, ельциным, чубайсом, гайдаром и еще пару сотен предателей народа Руси и самой России.
"...Вся ваша образованность, культурность и просвещенность есть только разновидность квалифицированной проституции. (1907)" Владимир Ильич Ульянов (Ленин)
Ну не считал Сорокин себя народом России, как и Керенский и Троцкий,
Да и нынешние Гайдары, Солженицины и Гайзеры не считали.
Пустое это дело, и кому же в голову пришло простого вченого назвать кумиром коми края.
Все это пустое, ни уму, ни сердцу)))))))
ПУСТОЕ!
Вас это не парит!
Сорокина возносят только за то, что родился на этой территории.
Даже Моторола действительно родился в Коми, а не в Вологодской губернии, более достоин
Кстати его расстреляли, (Батиева), свои же земляки коми.
До чего у людей фантазия буйная.
Но оно доступно не всем личностям, а только неотягащённых демократией, либерализмом, ничтожествои и золотым тельцом...
Вот деревне Гажакерес(раньше Попкерес) исполнилось 310 лет.
А североамериканским штатам всего 241 годик.
Его раскритиковал Ленин...
А Ленин для Бобракова как Гитлер для еврея...)
Этой фальсификации вполне достаточно, чтобы считать Бобракова не историком, а коньюктурщиком от истории, подстраивающий факты под нужные ему выводы.
Как раз приход к власти Временного правительства был в результате переворота.
А большевики взяли власть на правовых основпниях. Об этом и говорит знаменитая фраза Ленина за день до свержения ВП: - Сегодня рано, завтра будет поздно!".
В октябре 1917-го не было переворота, а была самая настоящая Революция!
О потомство то у истинных честных коммунистов выросло....
... уголовное преследование ректоров и преподавателей теперь можно считать достижениями...
Бобраков наверно в СГУ учился, коль такие исторические выводы делает!
Англия и Франция вовсе не в защиту России вступили в войну. Англия вообще не собиралась участвовать в войне при условии, что Германия не будет нападать на Францию. Но Германгия вторглась во Францию и Бельгию и Англия вступила в войну.
По поводу объявления Германией войны России Франция с Англией вообще не парились.
Игорь, ты бы хоть в Википедию заглядывал перед своими выступлениями...
А вот у Сорокина не слышал. А такой жест у него, будто только что сказал: - "Ни ...я себе"! Или : - "Твою... дивизию!"
Правда это может быть не возмущение, а удивлённый вопрос из общественного места: - "Блин, а где туалетная бумага?"...
И означает, что здоровыми на голову были наши предки и небыли поражены красной православной шизофренией.